Убийца с крестом

В тот день шел дождь – пасмурное, дождливое декабрьское воскресенье. Дождь шел всю неделю, настоящий потоп, один из тех, что случаются в Лос-Анджелесе раз в год, иногда раз в три года. В Малибу участки стоимостью в миллион долларов смывало с гор в океан. Бригады рабочих складывали мешки с песком у входов в первоклассные магазины на Уилширском бульваре.

В то дождливое воскресное утро, четырнадцать лет назад, Голд проснулся от настойчивого, глухого – словно костяшками пальцев – постукивания. Сообразил, это дождь барабанит в окно. И сразу же почувствовал – член его стоит, кто-то трогает, ласкает его. Глаза Эвелин светились лукавством, улыбнуться она не могла, языком и губами она скользила вверх и вниз, лизала, заглатывала его. Наконец, с агонизирующей медлительностью сжала головку, и сперма залила ее. «Доброе утро, Джек», – хрипловато выдохнула она и засмеялась счастливым, девическим смехом. Потом возбудила его вновь, рукой, и села на него. Вращая бедрами и тазом, она жадно всасывала его в себя, во влажную от желания, горячую пещеру. Он кончил почти сразу, и она засмеялась опять. И, не выпуская его из себя, лениво растянулась сверху.

Весила Эвелин немало. С возрастом она расплылась, зад отяжелел. От смеха вокруг глаз и губ разбегались морщинки.

Когда они были вместе последний раз? Неделю, месяц, шесть, месяцев назад? Голд не мог вспомнить. Но припомнил, что в последнее время Эвелин начала посещать занятия по самосовершенствованию, якобы воспитывающие оптимистический подход к жизни и очень модные среди ее друзей, торговцев недвижимостью. Эти несчастные торговцы всегда были удобной мишенью для любых мошенников. Эвелин, видно, решила взять инициативу в свои руки и воскресить их распадающийся брак.

Голд не сомневался: сегодняшнее утро – только начало. Он знал Эвелин и знал ее отношение к жизни.

Она долго обнимала его, удовлетворенно посмеиваясь, еле слышно шептала в ухо: «Я люблю тебя, Джек».

Немного спустя они услышали, как семилетняя Уэнди в своей спальне на другом конце холла болтает с куклами.

Пока Голд в гостиной разводил огонь, открывал вытяжку и читал Уэнди комикс «Положись на меня, Чарли Браун!», Эвелин, напевая себе под нос, приготовила обильный воскресный завтрак – яйца, копченая лососина, тосты с плавленым сыром, джем и кофе. Они ели, а за окном шумел дождь, и гром – калифорнийский гром – грохотал по крыше. Уэнди лепетала что-то о школьном рождественском представлении. Каждый раз, стоило ему оторваться от тарелки, Голд встречался с устремленными на него глазами Эвелин, полными любви и надежды. Он поглощал тосты и улыбался в ответ.

После завтрака Эвелин нарядила дочку – красный спортивный костюмчик, сапожки на молнии, красный резиновый плащ. Уэнди собиралась в гости к тете Кэрол, ее новому, третьему по счету мужу, южноафриканцу, и его маленьким дочуркам. Ликующая девочка побежала в холл собрать игрушки, о которых чуть было не забыла. Голд сидел на покрытой цветастым покрывалом кушетке, Эвелин положила руки ему на плечи.

– Провожу Уэнди и вернусь. Мы целый день будем вместе.

Голд похлопал ее по руке. Уэнди притопала в гостиную с игрой под мышкой. Эвелин надвинула ей на голову капюшон, оделась сама, и милые девочки пошлепали по лужам к машине. Голд видел, как они выехали, Эвелин прощально прогудела, включила «дворники». Уэнди помахала рукой. Ее оживленное личико сияло.

Голд уже набирал номер. Машина скрылась за углом, и тут же Анжелика взяла трубку. Голос ее звучал глухо, отрешенно. Как она? О'кей. Она больна? Нет, сейчас нет. Она встала, но утро такое скверное, и пусть кое-кто скорей приезжает. Он не может. Почему? Просто не может. Но он нужен ей. Очень. Она должна увидеть его. Зачем? А он не знает? Он хочет, чтоб она сказала. Он нужен ей, чтобы взять ее, чтоб лечь на нее, разорвать ее пополам – чтоб трахать ее. Ей нужен папочка, а папочке она не нужна? Нужна. Да, да, да. Он любит ее? Так любит. Очень-очень. Тогда скорей. Поторопись, пожалуйста.

Второпях он нацарапал записку, пришпилил к холодильнику.

"Эв,

Извини, ради Бога. Звонил капитан. Крупные неприятности. Пришлось поехать. Постараюсь вернуться пораньше. Обещаю. Я люблю тебя.

Дж."

Дождь лил как из ведра. Торговцы наркотой в Уоттсе попрятались от сырости и холода. Голд остановился перед ветхим грязно-белым строением, притаившимся в глубине заросшего дворика, заваленного яркими детскими игрушками. Он просигналил. Через несколько минут из дома выскочил крепкий мужчина в старой армейской куртке, залез в машину и уселся рядом с Голдом. С его волос, подстриженных под «афро», капало. Кожа под известково-белым налетом, похожим на скисшие сливки в чашке холодного кофе, была красно-коричневого цвета. От него плохо пахло.

– Принес? – спросил Голд.

Ветеран кивнул.

– Все в порядке. Для всяких пакостей слишком холодно.

Голд протянул ему сложенную банкноту в пятьдесят долларов. Тот молча взял, деньги и сунул Голду три пакетика.

– Увидимся, – сказал Голд, ветеран вылез и бегом вернулся в дом.