Убийца с крестом

Голд зажег потухшую сигару, а затем резко направил машину направо. Он доехал по Сансет-бульвару до Ферфакс-авеню, потом объехал еврейский квартал, сделал круг около кафе Хаймена Гусмана. Потом завернул на бульвар Санта-Моника. Он включил фары и сирену, выскочил на центральную полосу и съехал на противоположную сторону улицы. В конце Ферфакс-авеню Ассоциация евреев перегородила дорогу, вытащив на нее старые покрышки и брошенные машины. Члены Ассоциации в бледно-голубых футболках проверяли водительские удостоверения. Не обладавших еврейской фамилией и наружностью спрашивали, что они делают в этом районе. Тем, кто проезжал через район, следуя привычному маршруту, собираясь затем выехать из него, приходилось делать круг. Завязывались споры, но охранники твердо стояли на своем, вооруженные автоматическими винтовками. Группа полицейских, одетых в штатское, с вытянувшимися лицами наблюдала за происходящим. Голд заметил Долли Мэдисона, что-то вешающего в рацию. Голд оставил «форд» посреди улицы и подошел к Долли.

— Что здесь происходит, черт возьми?

Мэдисон оторвался от рации.

— Что это? Войска специального назначения.

— Что?

— Дополнительные войска специального назначения. Мэр только что говорил с Джерри Каном и Оренцстайном. Сейчас Ассоциация евреев отправляет здесь правосудие. По крайней мере до тех пор, пока мы не поймаем маньяка.

Голд покачал головой.

— Трудно поверить. А что Гунц думает об этом?

— Шеф в ярости. Но мэр сказал ему, что ситуация вышла из-под контроля. Приказал ему заткнуться и выполнять свою работу. Если ему это не по силам, он может отправляться в отставку.

Голд недоверчиво произнес:

— Странно, что город рвется на части из-за одного сумасшедшего.

— В этом нельзя винить мэра, — ответил Мэдисон. — Он просто пытается себя защитить от обвинений в мягком отношении к антисемитам и террористам.

— Я не о мэре говорил, задница, — прошипел Голд, и Долли Мэдисон явно обиделся.

Садящееся на западе солнце тускнело. Группы евреев торопились в синагоги. Их охраняли вооруженные члены Ассоциации евреев. Ортодоксальные евреи предпочитали находиться под охраной полицейских, отказываясь сотрудничать с теми, кто призывал к разбою. Люди собирались у ступеней храмов, обсуждая ужасные события, происходящие в их районе. Последний луч солнца упал на спокойную гладь моря. Неизбежные сумерки опустились на землю. Голд бродил по улице, попыхивая сигарой. Часовые неодобрительно посматривали на него. Вскоре он сел в машину и укатил прочь.

10.45 вечера

Нож Эстер легко вонзился в отбивную. Ей никогда в жизни не приходилось есть такую вкусную говядину.

— Нравится? — заботливо спросил сидящий напротив нее Кларк Джонсон.

Эстер прожевала кусок. На лице не отразилось ни малейшего восторга.

— Ничего.

Джонсон разволновался.

— Что-то не так? Может, отправим его на кухню?

Эстер взглянула на него.

— Нет, все в порядке.

— И все-таки, — настаивал он, положив на белую скатерть свою вилку, — если тебе не по вкусу, мы можем послать это обратно...

Эстер засмеялась. Этот мужчина казался абсолютно неопытным, скорее невинным. Как он смог сделать карьеру в Испытательном центре?

— Если честно, Кларк, это превосходно. Просто здорово, — быстро сказала она и проглотила второй кусок, чтобы подтвердить свои слова.

Джонсон просветлел.

* * *

Двухчасовой балет показался Эстер самым длинным мероприятием, на котором она когда-либо присутствовала. Ей пришлось максимально сконцентрироваться, чтобы не заснуть. Дело не в том, что танцоры были плохими. Напротив, она сразу поняла, что это была отличная труппа, состоящая из прекрасных танцоров. Хрупкости и грациозности балерин Эстер даже позавидовала. Мужчины поражали крепкими мускулами и изящностью движений. Первые двадцать минут Эстер даже была увлечена музыкой Стравинского и гибкими телами, вращающимися, изгибающимися и прыгающими на сцене, демонстрируя почти нечеловеческую координацию. И хотя Эстер в глубине души оценила все мастерство актеров, тем более что музыка во втором отделении ей понравилась больше, но балет не был зрелищем, которое ее увлекало.

После представления они пошли по зеленым улицам Пасадены к красному «порше», и Кларк Джонсон всю дорогу без умолку говорил о концерте. Хореография показалась ему блестящей, хотя немного скучноватой, а игра актеров — потрясающей. В общем, он был в восторге.