Убийца с крестом

— Не желаю слушать, папочка! Я не позволю втянуть меня в это. Я уезжаю отсюда. Из города. Из страны. Я хочу понять, что действительно ценно в этом мире. Я вижу, что мама попалась в сети, расставленные американскими богачами. Чтобы жить, она должна приобретать вещи. У нее есть золотая карточка «Америкен экспресс» — значит, она существует, она кто-то. А кого я выбрала в мужья? Дальше идти некуда. Человечишко, не способный защитить семью от себя самого, не то что от других. — Она постукивала ногтем по бокалу, как молоточком по металлофону. — А я? Что-то не ладно со мной, если я выбрала такое ничтожество.

Голд молчал, не смел взглянуть на нее.

— И мой отец. Более нежного мужчины я не знаю, — прошептала она. — Но он так любил кого-то, а она умерла на его руках. И теперь он не способен выразить свою любовь иначе, как убивая других людей.

Голд заплакал. Закрыл лицо руками, чтобы скрыть краску стыда на щеках.

— Мне жаль, папочка, но я должна покинуть это место. Это Вавилон. Это место не для меня. И не только из-за того, что случилось со мной. А с тобой, что случилось с тобой? История Убийцы с крестом потрясла меня. Ненависть пропитала эту страну. Это неизлечимо. Нация больна, больна горячкой, и эпидемия может вспыхнуть в любом месте, в любую минуту. — Она вздохнула, рассеянно поправила серебряную цепочку на шее. — Может, некоторые люди просто не годятся для этого общеамериканского салата, не могут вариться в общем котле, или какое там название придумали социологи на этой неделе. Может, некоторые просто не могут ассимилироваться, стать частью толпы.

В окно стучал дождь.

— А может, дело во мне, папочка. Я больше не знаю, кто я. Я еду в Израиль искать себя.

Официант принес шпинат и гамбургер. Взглянул на Голда и сразу же отвел глаза, отошел. Уэнди взяла вилку, нерешительно поковыряла салат.

— Последняя некошерная еда. Даже в самолет подают кошерное. — Она откусила кусочек шпината, задумчиво пожевала. — Честное слово, не думаю, что соскучусь по ней.

Голд отнял руки от лица. Он выглядел ошеломленным, постаревшим. Уэнди перегнулась через стол, коснулась его руки.

— Поедем со мной. Тебя ничто здесь не держит. Ничто. Ты можешь подать в отставку и поехать со мной в Израиль. Ты мог бы открыть сыскное агентство или что-то в этом роде. Эксперты такого класса нужны всюду. Поедем со мной, с Джошуа. Начнем новую жизнь вместе.

Голд долго думал, потом покачал головой.

— Я не могу, Уэнди. Я лос-анджелесский коп. Это я знаю точно. Я уезжаю в соседний штат, к реке, и мне не сидится там, не терпится вернуться, потому что это слишком далеко от дома. Я брожу как потерянный.

— Папочка, ты не можешь вечно патрулировать эти улицы.

Голд слабо улыбнулся.

— Я должен, детка, я должен.

Они попрощались у выхода из ресторана, под навесом, она крепко обняла его, прошептала: «Пожелай мне удачи» — и ушла, заторопилась скорей спрятаться от проливного дождя. Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом. Потом поднял воротник, чтобы защитить лицо от южно-калифорнийского зимнего ветра, и прошел с полквартала пешком, до винного магазина. Купил две литровые бутылки «Джонни Уолтера». Сразу у входа в магазин был платный телефон. Он бросил монетку, набрал номер.

— Линия любви, — ответил женский голос с придыханием, растягивая слова.

Голд удивился, помедлил секунду.

— Я хотел бы поговорить с девушкой, которую называют Пышка.

— У нас три Пышки, — голос источал сладость, — Пышка Джонсон, Пышка с Кремом и Пышка Сантос.

— Сантос.

— Боюсь, сейчас она занята. Оставьте, пожалуйста, свой номер. Она скоро вам перезвонит. А может, вас интересуют другие Пышки?

— Что за чертовщина! Это что, телефон, по которому шлюх вызывают?

Короткая пауза, и невозмутимо, уклончиво и все же с потугами на сексуальность.

— Это линия любви, сэр. Может, оставите свой номер?

Голд повесил трубку. Вышел из будки. Дождь припустил с новой силой. Он неторопливо прошел два квартала до своего старого «форда». Одежда промокла, в ботинках хлюпало. Он положил бутылки на сиденье, вытер лицо ладонями. И поехал под дождем домой.