Убийца с нежными глазами

— Я уже ей об этом сказал. Я просто хочу, чтобы ты знала, что ты можешь на меня рассчитывать. Я могу выписать тебя отсюда и отвезти домой. Я не остался бы в доме. Эта твоя квартирка все равно больше, чем одного человека, вместить не в состоянии. Но я по крайней мере мог бы навещать тебя раза два в день и проверять, есть ли у тебя все необходимое.

— Я еще подумаю, — сказала я недовольным тоном. Но я уже видела, в какой переплет я попала. Генри в отъезде, Рози в отпуске, Джон за городом, и я буду предоставлена самой себе. Честно говоря, я неважно себя чувствовала. Я просто не могла заставить свое собственное тело делать то, что я хочу. Должно быть, люди пожилые и тяжело больные испытывают то же чувство отчаяния и растерянности. Моя решительность никак не подкреплялась моим физическим состоянием. Даже сесть в кровати было для меня крайне утомительно, и я хорошо понимала, что дома я немногое смогу сделать сама.

Оставаться в госпитале я не собиралась. Больницы опасны. Людям свойственно ошибаться. Не та кровь, не то лекарство, не та операция, не те анализы. Я выписываюсь отсюда немедленно.

Дэниел провел ладонью по моей макушке.

— Делай то, что захочешь. Я вернусь попозже.

Прежде чем я успела выразить протест, он уже исчез. Я нажала кнопку вызова сестры. В динамике раздался глухой голос:

— Да?

— Можно навестить мистера Коулера из триста шестой?

— Насколько я знаю, да. — Голос сестры звучал так, будто она говорила в консервную банку, на фоне каких-то скрипов и скрежетов.

— Мне нужно кресло-каталка. Я бы хотела навестить его.

Только через двадцать минут мне привезли кресло-каталку. За это время я успела понять, что сражаюсь с депрессией, вызванной гибелью Олив. Не то чтобы у нас какие-то близкие отношения, но она всегда маячила где-то на периферии моего сознания. Впервые я познакомилась с ней в старших классах, когда подружилась с Эш, но она скоро уехала. После этого она была скорее слухами, чем реальным фактом… Сестра, которая все время где-то в другом месте: в школе-интернате, в Швейцарии, катается на лыжах в штате Юта с друзьями и так далее.

Не думаю, что нам с ней удавалось поговорить по-человечески до позавчерашнего дня, и тут мое мнение о ней несколько изменилось. Теперь же смерть раздавила ее, как букашку, удар был внезапен, как порыв ветра, прихлопывающий муху о подоконник. Впечатление было устрашающим, и эмоциональное потрясение было свежо в моем сознании. Я почувствовала, как прокручиваю в мозгу всевозможные картины, пытаясь осознать вечность. Смерть оскорбительна, и я сопротивляюсь ее внезапному появлению, как нежданному визиту нелюбимого родственника. Я чувствовала, что комок останется у меня в груди недолго: не горе как таковое, но горькая досада.

Я поехала в своем кресле по коридору в комнату триста шесть. Дверь была закрыта и возле нее в холле стоял Басс. Он медленно повернул голову, когда я подъехала к нему. Басс выглядит прилизанно, как на каком-нибудь портрете восемнадцатого века. Лицо у него овальное, мальчишеское, брови густые и бесформенные, глаза бледно-карие. Рот чувственный, манеры высокомерные. Наденьте на него сатиновую рубашку, жилет, бриджи и лосины, и он вполне сойдет за «Мальчика в голубой», правда слегка в декадентском стиле. Волосы у него темные, красивые, на висках слегка поредевшие, немного длинноваты, встрепанные надо лбом. Рядом с ним хорошо представляется афганская борзая или какое-нибудь другое существо с шелковистыми ушами и длинной аристократической мордой.

— Здравствуй, Басс. Меня зовут Кинзи Миллхоун. Ты меня помнишь?

— Ну конечно, — сказал он. Он наклонился и запечатлел на моей щеке подобающий обстоятельствам поцелуй, в котором было больше звука, чем ощущений. Его лицо было лишено какого бы то ни было выражения. В воздухе повисла напряженная тишина, одна из тех неприятных и нестерпимо долгих пауз, когда ты тщетно пытаешься найти что сказать. Его сестра погибла. Минута была вряд ли подходящей для экспансивных проявлений чувств, но я тем не менее была озадачена неловкостью нашей встречи.

— Где Терри?

Он перевел взгляд на дверь палаты.

— Его переодевают. Скоро закончат. Он поедет домой, как только доктор подпишет выходные документы. Как ты? Мы слышали, что ты была там в холле.

— Со мной все в порядке. Мне ужасно жаль Олив, — сказала я, и это было правдой.

— Господи, это просто какой-то кошмар. Я не понимаю, что вообще происходит.

— Как ваша мама? Держится?

— Она оправится. Она у нас старой закалки. Конечно, ей нелегко, но у нее железный хребет. Эш очень переживает. Она просто вне себя от горя. Они с Олив были вот так, — сказал он, показывая мне два скрещенных пальца. — Ну, а как ты? Выглядишь так, будто тебя хорошо отдубасили.

— Со мной все в порядке. Я просто первый раз встала с постели и паршиво себя чувствую.

— Если то, что я слышал, верно, то тебе просто повезло, что ты осталась жива.

— Повезло — это точно сказано. Я сама хотела взять пакет, но во двор въехала машина Олив, и я вместо этого пошла помочь ей вынуть сумку с зеленью. Ты остановился у матери?

Он кивнул.