— Если бы я был твоим психотерапевтом (а я им не являюсь), я сказал бы, что не мне определять, правильно или неправильно то, что тебе комфортно. Если ты так себя чувствуешь, значит, ты так себя чувствуешь.
— В безопасности.
— Что? — Марк поднял голову.
— Я чувствую себя в безопасности, когда работаю «на земле», вернувшись на улицы из кабинета. Это странно, потому что на наших улицах совсем не безопасно, тогда как сидеть в кабинете… — Она запнулась, но, судя по выражению лица Марка, он не собирался ее осуждать, а, наоборот, хотел подбодрить, и Хенли продолжила: — В кабинете у меня было ощущение, будто меня наказывают за что-то, в чем я не виновата.
— Он? Ты имеешь в виду Пеллачу?
— Нет. — Хенли поставила чашку с чаем на стол. Марк забыл положить сахар. — Нет. Я имею в виду
— Ты почти не говоришь о нем, что странно, учитывая, как вы были близки.
— Говорить не о чем. Он мертв. А мы должны жить дальше.
Марк открыл рот, чтобы что-то сказать, но решил, что лучше этого не делать.
— Он нашел легкий выход. Оставил нас всех в полном дерьме. Я ожидала от него большего.
Хенли не была уверена, с чего она вдруг разговорилась. Она возненавидела терапию с того момента, как ей приказали еженедельно ходить на сеансы к доктору Эфзалу. После того как она вообще смогла выходить из дома, первые шесть месяцев она почти ничего не говорила, просто сидела как на иголках. Ей не нравилось, когда ее что-то заставляли делать, и в особенности ей не нравилось, что ее заставляли говорить о том, что с ней сделали.
— Ты до сих пор на него злишься? На Раймса? — уточнил Марк. — Вообще это не так уж необычно — испытывать такие чувства по отношению к близкому тебе человеку, который совершил самоубийство.
— Я не злюсь. Это лишняя трата энергии и времени.
Хенли задумалась, понимает ли Марк, что она врет. На самом деле она до сих пор
— Ты сообщила Робу, что снова вышла на улицу? — спросил Марк.
— Вышла на улицу? — Хенли не могла не рассмеяться. — Ты это так сформулировал, будто я проституткой работаю.
— Прости. У меня был трудный день, но ты знаешь, что я имел в виду.
— Да, я сообщила ему вчера вечером. Не то чтобы он прыгал от радости и желал мне успехов.
Хенли почувствовала, как напряглись ее плечи, когда она вспомнила реакцию Роба. Он обвинил Хенли во вранье; в том, что карьера для нее важнее семьи. Утром, когда она собиралась на работу, Роб с ней не разговаривал.
— На самом деле ты не можешь его винить, — заметил Марк.
— Я знаю, что не вправе это делать, но послушай, я пришла сюда не для того, чтобы говорить обо мне. Я пришла по делу.
И Хенли рассказала Марку о том, как идет расследование.
— Я ничего об этом не слышал в новостях, — сказал Марк.
— Пока не было заявления для прессы. Тела из Темзы достают каждый день. Это едва ли можно назвать новостью. Но два расчлененных трупа, найденные с разницей в один день… Это, конечно, новости, но нам совершенно не нужно, чтобы это муссировали в СМИ.
— А есть хоть какие-то зацепки? Подозреваемые?
— Есть пара теорий, которые мы рассматриваем. Месть. Может, бывший парень или брошенная женщина…
— Несмотря на то что расчленение — это, безусловно, демонстрация силы и крайней степени ненависти по отношению к жертве, для женщин это все-таки нетипично. Расчленение — это психологическая форма завершения дела, получения окончательного удовлетворения. Для этого требуется хладнокровная целеустремленность. Женщины — без обид, Анжелика, — более… эмоциональны.
— Я и не обиделась. А как насчет мести?
— Если бы это была месть, то ваш убийца сосредоточился бы на одной цели. Убил бы или нового парня, или подругу, но убить обоих, а потом обоих расчленить… Я считаю, что это не месть.
— А подражатель может быть?
Хенли нашла в телефоне фотографии символов, вырезанных на коже у Зоуи.
— Секундочку. — Марк снял очки и протер стекла галстуком. — Это полумесяц и двойной крест?
Хенли кивнула.
— Последний раз я видел такое, когда орудовал Питер Оливер. Эти метки вырезаны на обоих телах?
— Только у Зоуи. И в связи с этим мне пришлось встретиться с Питером Оливером сегодня утром.
— Прости.
— Ты слышал, что я сказала, Марк.
— И ты мне перед этим не позвонила? Мы бы с тобой все проговорили. Я бы тебя подготовил.
— Ты же не мой психотерапевт. Забыл?
— Но все равно… Как разговор? Как он?
— Отвратительный. Бесполезный. Я не хочу об этом говорить, — уклончиво бросила Хенли. — Мне от тебя кое-что нужно. Можешь подготовить для меня психологический портрет преступника?
— Конечно, могу, но мне нужен отчет о следствии… Ну, та ее часть, которую вы можете мне предоставить. И вся информация, какая только есть, о жертвах.
— У меня для тебя все уже приготовлено, — сказала Хенли, вручая ему флешку.
— Отлично. Дай мне пару деньков, и я все сделаю.