Убийца с реки Дженеси. История маньяка Артура Шоукросса

Похоже, Чарли ему понравился. Если бы я вышел из комнаты, они, оставшись вдвоем, хихикали бы и хохотали до упаду. Чарли сказал:

– У тебя две женщины, да? Клара и Роуз? А ты молодец!

Мы знали, что рано или поздно нам придется начать делать записи, но не хотели пугать парня.

– Слушай, Арт, – говорит Чарли, – никаких проблем нет, но я собираюсь записать кое-что. У меня просто ужасная память. Записываю, чтоб не забыть.

После этого Чарли строчил как сумасшедший, практически записывая все едва ли не слово в слово своим прекрасным почерком. Я был новичком в этом районе, поэтому всякий раз, когда Арт упоминал какое-нибудь место, Чарли автоматически вскидывал голову и делал для меня необходимые уточнения.

Мы разговорились о моем прошлом. Я вырос в Бингемтоне и служил в городе Сидней, в пятидесяти километрах к северо-востоку. Шоукросс сказал, что они с Роуз некоторое время жили во Флейшманнс. Я говорю:

– Да, это прямо между Дели и Хамденом.

Он заметно удивился.

– У нас была квартира на верхнем этаже в Дели.

– Да? – говорю я. – Над баром или над универмагом?

Он моргнул, а я продолжаю:

– У вас здесь светофор, тут продуктовый магазин, колледж на холме. Через улицу у вас здания суда и тюрьмы. Так в какой квартире вы жили?

В конце концов мы выяснили это, и я сказал:

– Теперь давай поговорим о Бингемтоне. Где вы останавливались?

Он говорит:

– У «Волонтеров».

– О, на Стейт-стрит? Рядом с «Бингемтон-плаза»?

– Думаю, да, там был торговый центр.

Мы еще немного поговорили о Бингемтоне. Что-то он помнил, что-то нет. Наша цель состояла в том, чтобы убедить его, что мы знаем о нем все – не лги нам, Арт, потому что мы уже знаем.

Он рассказал нам о том, как сотрудники службы условно-досрочного освобождения отвезли его и Роуз в мотель в Вестале.

– Ты имеешь в виду тот, что на «Четырех углах», слева, с бассейном?

– Да, да.

Затем он начал рассказывать о западных районах Рочестера, и Чарли снова вмешался. Он был из Брокпорта и исполнил тот же номер, что и я с Бингемтоном. Довольно скоро мы заставили парня думать, что мы едим карты Нью-Йорка на завтрак.

Он сказал нам, что был экспертом по оружию во Вьетнаме, и там произошло много плохих вещей, но он не может их вспомнить. Сказал, что его дважды ранили, один раз в плечо и один раз в верхнюю часть груди. Сказал, что отравился оранжевым реагентом. Рассказал, как сделать глушитель: нужно надеть на дуло соску из детской бутылочки. Для одного выстрела сгодится.

– Отлично работает. Получается негромкое пуф-ф-ф, и все!

Мы выяснили, что он мог целый день говорить о рыбалке и охоте, безобидных для него темах, но когда мы попытались расспросить его о датах и точных местах, он не говорил ни слова, понимаете? Он оказался гораздо более крепким орешком, чем нам представлялось.

Мы сделали еще один перерыв, и все большие шишки захотели узнать, о чем он говорил. Я сказал им, что он ведет с нами игру, говорит вроде бы много, но по сути не говорит ничего. Кто-то заметил, что продолжать в том же духе всю ночь мы не сможем. Я сказал, что знаю об убийствах слишком мало и что если заговорю на эту тему, он быстро меня раскусит.

Мы вернулись еще на один раунд. Я должен был поддерживать разговор, собирать клочки информации и, возможно, время от времени вставлять словечко. В какой-то момент я спросил:

– Ты когда-нибудь был с проституткой?

Как он изменился! Словно по щелчку! До этого момента он был беспечен и смотрел нам в глаза, а тут так зло бросает:

– Нет!

Я быстро сменил тему. Но минут через пять говорю:

– Арт, мне вот что странно, ты не говоришь, почему тебе не нравятся проститутки.

Щелк! Он снова разозлился и пробормотал:

– Не хочу заразиться СПИДом.

Мы перескочили обратно к теме Уотертауна. Пытаемся разузнать кое-какие подробности убийств, не заставляя его нервничать. Я спрашиваю:

– У тебя был секс с той маленькой девочкой?

– Нет.

– На ней была одежда?

– Да. Шорты или брючки, не помню.

Было видно, как он поник, когда говорил о детях. Изменился весь язык его тела. Он становился таким всякий раз, когда мы упоминали о чем-то, что его беспокоило. Хмурился, сжимал руки на коленях, горбил плечи и опускал голову. Просто замыкался в себе, сжимался в этой позе и пытался соскочить. Мы отступали, но потом, через некоторое время, снова возвращались к этой теме.

Наконец-то мы узнали кое-какие подробности о маленькой девочке. Она не хотела заниматься с ним сексом; он заставил; она плакала и истекала кровью. Потребовалось некоторое время, чтобы заставить его признать, что секс все же был.

– Да, – сказал он, – я ей вставил.

Мы спросили – сзади? – и он ответил, что да, сзади. От того, как холодно он это сказал, меня затошнило, но я все же смог сдержаться и не выразить чувств. Если вы полицейский, то должны уметь, помимо прочего, сохранять нейтральное выражение лица, слушая мерзости и гнусности. Я видел, как Кампионе и Чарли стараются сохранять самообладание. Мы пытались выяснить подробности того давнего преступления, но он твердил, что не помнит.