Убийца с реки Дженеси. История маньяка Артура Шоукросса

Имя Маккласки пользовалось уважением в политических кругах Джефферсон, но отношение к нему у общественности было таким же, как и к Кубински: люди считали, что он нежничал с детоубийцей. Бывший окружной прокурор продолжал подчеркивать, что сделка о признании вины предшествовала признаниям, что без этой сделки штат не смог бы связать Шоукросса с мертвым мальчиком и имел бы проблемы с оказательствами в крайне слабом деле Карен Хилл.

– Реакция людей буквально шокировала меня, – признался позже Маккласки. – По правде говоря, я думаю, что воспользовался неопытностью Пола Дирдорфа, заставив его признать вину своего клиента в непредумышленном убийстве. Если бы мы обратились в суд, Шоукросс был бы оправдан. Он бы вышел и стал убивать других детей. Этот человек был педофилом и убийцей, и он не собирался меняться. Я считал, что проделал хорошую работу, посадив его за решетку на двадцать пять лет.

Но превратности и сложности этого дела были плохо поняты разгневанными горожанами. Проиграв гонку за пост окружного судьи, Маккласки потихоньку вернулся к частной практике[10].

12.

В стенах «Аттики» Артур Шоукросс продолжил жить по уже сложившейся модели, чем ставил в тупик экспертов. Два психиатра, Дж. О. Кэрролл и Джозеф Лопошко, не обнаружили в нем ничего особенного, кроме «признаков расстройства личности». Они охарактеризовали его следующим образом: «легко идет на контакт, хорошо ориентируется, дискретные нарушения в моделях мышления не замечены, в общении любезен, коммуникабелен, но впадает в тревожное состояние, насторожен, есть признаки депрессии в легкой стадии… Воспринимает юмор, но признается, что подумывал о самоубийстве… Наличие бредовых идей отрицает».

Убийца, как типичный социопат, не проявлял никаких признаков вины или раскаяния.

Вместе с тем психиатры отметили, что заключенный «полностью озабочен собой и наказанием, которое ему предстоит вынести, и, по-видимому, не испытывает угрызений совести». Они также добавили, что «проведение психотерапии затруднено из-за очевидной умственной отсталости и слабого суперэго».

Ему назначили ежедневный прием либриума – десять миллиграммов.

13. Хелен Хилл

Мне позвонил журналист.

– Хелен, – сказал он, – я слышал, что Шоукросса избили. Он в тюремной больнице.

Еще сказал, что заключенные ненавидят детоубийц, и в «Аттике» каждый хочет отметиться, напав на него.

Ближе к концу ноября я прочитала, что его перевели в тюрьму «Грин-Хейвен» из-за информации о том, что в «Аттике» якобы обнаружился родственник одной из жертв, и ситуация могла стать слишком взрывоопасной. Но ни у Блейков, ни у меня никаких родственников в «Аттике» не было. Думаю, департамент исправительных учреждений просто не хотел рисковать. Годом ранее в «Аттике» случился большой бунт, погибло сорок человек, и еще один возможный нарушитель спокойствия был им совсем ни к чему.

Не знаю, что на меня нашло, но я решила остаться в Уотертауне навсегда. Хотела чувствовать себя ближе к Карен, потому что там в последний раз видела ее живой. Это просто безумие! Если я хотела быть ближе к дочери, мне следовало остаться в Рочестере, где она похоронена.

Отец Дост снял дешевую квартиру с двумя спальнями на Мейвуд-террис. Я скопила немного денег, еще мой бывший муж платил алименты, так что мы не испытывали финансовых проблем. Я отдала детей в школы Уотертауна; им было тяжело, но, наверное, боль так поглотила меня, что я этого не замечала.

Я постоянно винила себя за то, что решила вымыть голову в тот день. «Неужели Карен убили из-за моего глупого тщеславия?» – снова и снова спрашивала я себя. Я перебирала длинный список «если бы»: если бы только я не держала голову под краном так долго… если бы только я не потратила столько времени на то, чтобы накрутить волосы на бигуди… если бы только я чаще смотрела в окно… если бы…

Ночью я задавала себе вопросы: «Почему ты не привела ее в дом, пока мыла голову? Зачем ты вообще притащила ее в Уотертаун? Что ты за мать такая?»

Я не могла спать. В волосах у меня появилась седая прядь шириной сантиметра четыре. Мне было тридцать пять, и у меня прекратились месячные. Я похудела со ста пятнадцати до восьмидесяти девяти килограммов, но так раздулась, что выглядела беременной.

Однажды я прочитала, что несколько стаканчиков горячительного перед сном помогают страдающим бессонницей. Но выпивка никогда не привлекала меня из-за отца-алкоголика. И я не могла пойти в бар одна.

Отец Дост зашел навестить меня однажды, и я как-то импульсивно сказала ему:

– Не могли бы вы пригласить меня выпить? Мне отчаянно нужно немного поспать, и я слышала, что это помогает.

– С удовольствием! – ответил он со своим французским акцентом.

Он повел меня в зал для боулинга. Я заказала джин с тоником, а он – джин со льдом, и все присутствующие уставились на священника и рыжеволосую женщину. Я выпила еще один бокал и пошла домой. Проспала я после этого два часа.

Часть пятая Тяжелый труд

1