Убийца Шута

— Он бросил меня! — закричала я, и мне даже не пришлось притворяться, что я в отчаянии. Я подняла дрожащую руку и показала в ту сторону, куда убежала лошадь Персеверанса. — Убежал и бросил меня!

Потом я услышала женский голос. Женщина бежала по дороге, протестующе крича и задыхаясь. Чуть позади нее шел человек-в-тумане. Он шел быстро, но не торопился. Они еще были довольно далеко. Держа меня за грудки, седой пошел к ним навстречу, другой рукой ведя в поводу свою лошадь. Второй человек последовал за нами. Мы прошли то место, где я спрятала Персеверанса. Я знала, что на снегу видны только мои следы. Я не смотрела в ту сторону. Я подняла все мои стены и даже не думала о нем, чтобы они никаким образом не раскрыли мой обман. Я была его единственным шансом, и все, что я могла — спрятать его. Я начала слабо лягаться и попыталась кричать, чтобы отвлечь внимание мужчины на себя.

Мы пошли дальше, расстояние между нами и бегущей женщиной сокращалось. Она что-то крикнула через плечо человеку-в-тумане. Он указал на меня и радостно заворковал ей вслед. Мужчина, который тащил меня, что-то крикнул ей, она с упреком ему ответила. Он резко остановился, потом перехватил меня за воротник, оторвал от земли и начал трясти. Она в ужасе закричала. Он уронил меня и расхохотался. Когда я попыталась отползти в сторону, он поставил ногу мне на спину и вжал в снег. Он сказал ей что-то, насмешливо и угрожающе. Ее крики стали умоляющими.

Я старалась вдохнуть, но его нога слишком сильно впечатывала меня в землю. Она дошла до нас, и ее мольбы вдруг превратились в угрозы. Он снова засмеялся и поднял ногу. Она опустилась на колени в снег рядом со мной.

— О, мой дорогой, мой милый малютка! — воскликнула она. — Наконец-то! Бедняжка, бедняжка! Как страшно тебе было! Но теперь все кончено. Мы здесь. Теперь ты в безопасности, и мы отвезем тебя домой.

Помогая мне сесть, она ласково смотрела на меня, ее круглое лицо выражало тревогу и нежность. От нее пахло сиренью. Я попыталась сделать вдох, чтобы что-то сказать, но вместо этого разрыдалась.

— О, мой бедный мальчик! — воскликнула она. — Успокойся. Теперь все будет хорошо. Ты в безопасности, ты с нами. Наконец-то в безопасности.

Человек-в-тумане подошел ближе. Он указал на меня, и его лицо налилось радостью.

— Вот. Это он! — Его голос был по-мальчишечьи высок. — Нежданный сын. Мой брат.

Его счастье от находки захлестнуло меня, проникло в меня, наполнило меня. Улыбка вспыхнула на моем лице. Волна радости увлекла меня. Они пришли за мной, те, которым я принадлежу. Они были здесь, и меня заполнила уверенность, что я больше не испытаю ни одиночества, ни страха. По лицу его расплылась глупая улыбка, широкие объятия приветствовали меня. Мои руки радостно распахнулись навстречу. Наконец-то мы стали единым целым.

Эпилог

Ребенка кусает крыса. Родитель бросается утешать его. Но укус на руке начинает гноиться, и руку приходится отсечь, чтобы сохранить ребенку жизнь. И жизнь ребенка меняется навсегда.

Или ребенка кусает крыса. Родитель бросается утешать его. Рана бесследно заживает. Все кончается хорошо.

Но это не так. Воспоминание о крысином укусе останется с ребенком до конца его дней. Даже повзрослев, он будет просыпаться в холодном поту при топотке убегающих лапок. Он не сможет работать в сараях или рядом с амбарами. Когда его собака принесет ему дохлую крысу, его охватит ужас.

Такова сила памяти. Она так же сильна, как самая страшная лихорадка, и остается с человеком не только на время болезни, но и на всю жизнь. Как краситель впитывается в волокна, чтобы навсегда изменить их цвет, так и память об острой боли или ласке навсегда меняет волокна характера человека.