— Почти ничего. Мы можем снова позвать целителей, но они, кажется, только грызутся друг с другом. Один говорит, что его надо охладить мокрыми тряпками, другой требует разжечь очаг и укутать его одеялами. Кто-то хотел пустить ему кровь. Я не думаю, что кто-нибудь из них действительно знает средство от такой травмы. Подозреваю, если мы ничего не предпримем, он умрет через пару ночей, — он поднял корону, провел руками по волосам, и неровно водрузил ее обратно. — О, Чейд, — в его голосе сочетались упрек и мольба. Он повернулся, чтобы выйти. — Фитц, ты уверен, что у тебя не было никаких сообщений от него, на бумаге, через Скилл, какой-нибудь легкий намек, который может оказаться ключом?
— Ничего. Не в последние несколько месяцев.
Кетриккен оглядела комнату.
— Кто-то из нас знает, — она говорила медленно и строго. Неторопливо она вгляделась в каждого из нас, а затем продолжала: — Я думаю, что это, скорее всего, ты, Фитц.
Возможно, она права. Я посмотрел на Стеди.
— Как пользоваться этим ключевым словом, если человек знает его?
Молодой человек выглядел неуверенным.
— Он не говорил об этом, но мне кажется, что вы должны передать его через Скилл.
Мое сердце сжалось. Если бы у Баррича было такое ключевое слово, позволило бы оно добраться до него? Ключ, который Чивэл унес с собой в могилу после его несчастной верховой прогулки. Я вдруг почувствовал себя плохо, осознав, что мог бы спасти Баррича от смерти, если бы знал его ключ. Это не должно повториться. Кетриккен права. Чейд слишком умен, чтобы закрыть замок и не доверить одному из нас ключа.
Я взял руку Чейда в свои. Я посмотрел на его впалое лицо, на губы, хлюпающие с каждым выдохом. Я сосредоточился на нем, и снова потянулся Скиллом. Моя мысленная хватка скользнула поверх, будто я пытался поднять стеклянную сферу мыльными руками. Я стиснул зубы и сделал вещь, которую он всегда осуждал. Я нашел его Уитом, сконцентрировавшись на животной жизни, которая, я чувствовал, уходит из его тела, и только потом протиснулся Скиллом. Я начал со списка имен.
Я отказался от этого списка и открыл глаза. В комнате вокруг меня стояла тишина. Король Дьютифул все еще сидел на другой стороне кровати. В окне позади него солнце уходило за горизонт.
— Я отослал всех, — сказал он тихо.
— У меня ничего не вышло.
— Я знаю. Я слушал.
Я изучал моего короля в этот беззащитный момент. Он и Неттл были почти одного возраста и похожи друг на друга в мелочах, если знать, как смотреть. У них были темные кудрявые волосы, типичные для линии Видящих. У нее был прямой нос и решительный рот, как и у него. Но Дьютифул выше, чем я в его годы, в то время как Неттл лишь чуть-чуть переросла свою мать. Сейчас Дьютифул сидел, прижав кончики пальцев к губам. Глаза его были серьезны. Мой король. Третий король Видящих, которому я служил.
Дьютифул встал и, кряхтя, выпрямил спину. Его собака, подражая ему, встала и потянулась, низко припав к полу. Он подошел к двери, открыл ее и сказал:
— Еду, пожалуйста. И блюдо воды для Коса. И немного хорошего бренди. Две чашки. И передайте моей матери, что у нас пока ничего не вышло, — он закрыл дверь и повернулся ко мне. — Что? Почему ты улыбаешься?
— Каким королем ты стал, Дьютифул! Верити бы гордился тобой. Он так же, без тени иронии, всегда говорил «пожалуйста» беднейшему из своих слуг. Вот так… Мы много месяцев не разговаривали с тобой. Как сидит корона?
В ответ он снял ее и встряхнул головой. Он поставил ее на тумбочку Чейда и сказал:
— Иногда тяжела. Даже эта, а та, которую приходится надевать, когда сижу в суде, еще хуже. Но ее следует носить.
Я знал, что он говорил не весе короны.
— А твоя королева и принцы?
— Они здоровы, — он вздохнул. — Она скучает по дому, и независимость титула нарчески ей ближе, чем королевы Шести княжеств. Она взяла мальчиков, чтобы посетить материнский дом еще раз. Я знаю, это обычай ее народа, что счет идет по материнской линии. Но и моя мать, и Чейд считают, что я поступаю глупо, отпуская обоих сыновей в море так часто, — он печально улыбнулся. — Тем не менее мне по-прежнему трудно отказывать ей в том, чего она хочет. И, как она справедливо отмечает, они не меньше ее сыновья, чем мои. После того как Проспер неудачно упал на охоте прошлой зимой, она сравнила это с опасностями путешествия по морю. И она беспокоится, что до сих пор не родила дочь для материнского дома. В то время как для меня почти облегчение, что у нас только сыновья. Если бы мне никогда не пришлось бы столкнуться с проблемой, где будет расти моя дочь, я счел бы это благословением. Но она беспокоится, что уже четыре года не может забеременеть. Вот так.
Он вздохнул.
— Она еще молодая, — смело сказал я. — Сколько тебе, почти тридцать? А она еще моложе. У вас есть время.