–
Я обогнал Риддла, и каким-то образом мой нож оказался у меня в руке. Я услышал звук, похожий на звериный рев, и гул в своей голове. Затем моя рука обвила горло нищего, отрывая его лицо от лица моей дочери, и, наклонив его голову назад сгибом своего локтя, я вонзил клинок ему в бок – один, два, три раза, как минимум. Он закричал, когда ему пришлось выпустить ее, и я оттащил его назад, подальше от моей девочки в ее красно-серой шали, упавшей в снег, словно сорванная роза.
Риддл в одно мгновение оказался рядом и был достаточно сообразителен, чтобы поднять мою дочь с заснеженной земли и отойти с ней назад. Правой рукой он прижимал ее к сердцу, а левой держал на изготовке собственный нож. Он огляделся в поисках нового противника или цели. Затем он посмотрел вниз на нее, отступил на два шага назад и крикнул:
– Она в порядке, Том. Немного оглушена, но в порядке. Никакой крови!
Только после этого я заметил, что люди вокруг кричали. Некоторые отошли, опасаясь кровопролития, остальные обступили нас, образовав круг, словно прожорливые вороны, почуявшие жертву. Я все еще держал нищего в своих руках. Я опустил взгляд на лицо человека, которого убил. Его глаза были открыты, затянуты серой пеленой и совершенно слепы. Множество шрамов покрывали его лицо причудливым рисунком. Его рот скривился. Рука, все еще сжимавшая мою руку, которой я схватил его за горло, была словно птичья лапка с плохо залеченными и криво сросшимися пальцами.
– Фитц, - тихо сказал он. – Ты убил меня. Но я понимаю. Я заслуживаю это. Я заслужил и худшее.
Его дыхание было скверным, а глаза напоминали грязные окна. Но голос его не изменился. Мир пошатнулся у меня под ногами. Я споткнулся и тяжело осел в снег, в моих руках был Шут. Я вдруг осознал, где нахожусь, - под дубом, в окровавленном снегу, где истекала кровью собака. Теперь кровью истекал Шут. Я чувствовал, что теплая кровь из его ран промочила мои бедра. Я бросил свой нож и прижал руку к нанесенным мной ранам.
– Шут, – захрипел я, но у меня было недостаточно дыхания, чтобы произносить слова.
Он передвинул одну руку, будто искал что-то наощупь, и с бесконечной надеждой спросил:
– Куда он ушел?
– Я здесь. Прямо здесь. Прости меня. О, Шут, не умирай. Только не в моих руках. Я не смогу жить с этим. Не умирай, Шут, не в моих руках!
– Он был здесь. Мой сын.
– Нет, только я. Только я. Любимый. Не умирай. Пожалуйста, не умирай.
– Я видел сон? – слезы медленно текли из его слепых глаз. Они были густыми и желтыми. Дыхание его шепота было скверным. – Могу я умереть в этом сне? Пожалуйста?
– Нет. Не умирай. Не от моей руки. Не в моих руках, – молил я. Я согнулся прямо над ним и был слеп почти так же, как и он, сражаясь с чернотой на краях моего зрения. Это было слишком ужасно, чтобы пережить. Как это могло произойти? Как это могло произойти? Мое тело стремилось к тому, чтобы впасть в забытье, и мой разум осознавал, что у меня был лишь крохотный шанс. Я не смогу пережить это, если он не сможет.
Он заговорил снова, на его языке и губах была кровь.
– Умереть в твоих руках … это все же значит умереть. – Он сделал два вдоха. – И я не могу. Не должен. – Кровь выступила за пределы его губ и начала стекать по подбородку. – Как бы мне этого ни хотелось. Если ты сделаешь это. Если ты сможешь. Сохрани мне жизнь, Фитц. Чего бы это ни стоило нам. Тебе. Пожалуйста. Мне нужно жить.