Убийца внутри меня

Я ей рассказал. Не правду, само собой, а как все должно было выглядеть. Эми всплеснула руками:

— Ох, миленький! Это же чудесно. Мой Лу распутал дело!.. А тебе дадут награду?

— С чего бы? — сказал я. — Зато сколько удовольствия, подумай.

— Ах вот как!..

Она отстранилась от меня и уже открыла было рот; сдается мне, ей хотелось разразиться очередной тирадой. Но кое-чего другого она хотела больше.

— Прости меня, Лу. У тебя есть полное право на меня злиться.

Она опять легла, перевернулась на живот и раскинула руки-ноги. Потянулась всем телом в ожидании и прошептала:

— Очень-очень злиться…

А то я не знаю. Рассказала бы что-нибудь новенькое. Сообщила б марафетчику, что ему нельзя наркотиков: ему-де это не полезно, — и посмотрела бы, остановит его или нет.

Получила Эми на всю катушку.

Это ей дорого будет стоить, и я выдал ей полную стоимость. Честный Лу — вот я каков: «Давай-ка Лу пощекочет тебе под хвостиком».

14

Наверно, я весь употел с такой разминкой, да еще и голышом, потому что очень паршиво простыл. Нет, не смертельно — не так, чтобы в лежку, но по городу гонять не мог. Недельку требовалось полежать. Хоть какая-то передышка.

Не нужно было разговаривать с толпами народу — чтоб они задавали свои дурацкие вопросы да по спине меня хлопали. Не нужно было идти на похороны Джонни Паппаса. И к родне его заходить не надо — а иначе пришлось бы.

Ко мне заглядывали ребята из конторы и пару раз заезжал Боб Мейплз. Он сильно осунулся — как будто лет на десять постарел. Про Джонни мы не заговаривали — просто беседовали вообще, — и его визиты проходили нормально. В разговорах всплыло только одно, зато не давало мне покоя. Случилось это в первый… нет, наверно, во второй раз.

— Лу, — сказал он, — а почему ты отсюда вообще не уедешь?

— Не уеду? — Я удивился. Сидели себе спокойно, курили, словом-другим изредка обменивались. И вдруг вот такое. — А чего мне уезжать?

— Чего ты вообще здесь торчишь? — спросил он. — И зачем тебе полицейская бляха понадобилась? Почему врачом не стал, как отец? Не попробовал чего-то добиться?

Я покачал головой, не отрывая глаз от одеяла:

— Не знаю, Боб. Ленивый, наверно.

— Очень забавно у тебя это проявляется. Как лишнюю работу на себя взять — так не ленивый. Ты у меня в конторе часов оттрубил больше любого. Но если я правильно в людях разбираюсь, тебе ж не нравится. Ты эту работу никогда не любил.

Тут он был не вполне прав, но я его понял. Другая работа мне бы понравилась гораздо больше.

— Не знаю, Боб, — повторил я. — Наверно, лень бывает разная. Типа ничего-не-хочу-делать — и типа по-накатанной-колее. Берешься за работу, думаешь: вот немного поработаю, — а это «немного» все тянется и тянется. Чтобы прыгнуть, тебе надо побольше денег. Потом не можешь решить никак, куда тебе прыгать. А потом, может, попробуешь, письмо туда-сюда отправишь, а там хотят знать, какой у тебя опыт, чем ты занимался. Да так и не захотят с тобой связываться, а если и захотят, то начинать придется с самого низу, потому что ты ни шиша не знаешь. Вот и сидишь на месте — только это, считай, и остается, — и вкалываешь что было сил, потому что умеешь. Ты уже не молод, а ничего больше у тебя нет.

Боб медленно кивнул:

— Н-да… Дело знакомое. Но у тебя ж не обязательно так должно быть, Лу! Отец мог бы тебя в школу отправить. Ты б уже врачебную практику себе заимел.

— Ну… — помялся я, — с Майком были неприятности, папа остался бы один и… В общем, наверно, Боб, у меня просто душа не лежала к медицине. Там же, знаешь, много учиться надо.

— Чем-нибудь другим мог бы заняться — ты же, сынок, до банкротства сильно недотягиваешь. За этот участок мог бы отхватить целое состояние.

— Ну да, только… — Я умолк. — В общем, если по-честному, Боб, я уже думал лагерь тут сворачивать, только…

— Что, Эми не хочет?

— Я у нее не спрашивал. У нас такая тема не возникала. Но мне сдается, не понравится ей.

— Тогда, — медленно произнес он, — плохо дело. Вряд ли ты… Нет, это не по тебе. Никакой мужчина в здравом уме не откажется от Эми.

Я слабо кивнул, словно принимал комплимент: согласился, что от нее отказаться не смогу. Как бы я к ней ни относился, кивок дался мне легко. Снаружи-то Эми — всё с плюсом. Умная, из хорошей семьи, а у нас такое соображение играет очень большую роль. Мало того. Когда Эми шла по улице, вертя круглой попкой, выставив грудь вперед, а подбородок не выпячивая, все мужчины до восьмидесяти просто слюной истекали. У них багровели рожи, они забывали дышать, и отовсюду доносились шепотки: «Ох, вот бы мне такую».

Я ее ненавидел, но это не мешало мне ею гордиться.

— Боб, ты хочешь от меня избавиться? — спросил я.