Он потерял Рессека из виду, не слышал его шагов. Куда же тот девался? У Жозэ было великолепное зрение, но он тщетно пытался что-нибудь разглядеть в ночной мгле. И вдруг он понял: Рессек зашёл в портал. Он, конечно, знает каждую деталь портала, но, видно, не смог отказать себе в удовольствии ещё раз им полюбоваться.
Но вот из тёмного портала донёсся лёгкий шорох, и репортёр догадался — — учителю не нужен был свет, он трогал руками высеченные из камня скульптуры, гладил их — словом, любовался ими на ощупь, как слепой.
В ушах Жозэ звучал низкий голос Рессека:
Что такое? Что все это значит? Неужели следует приобщить к делу и этот монастырь с его порталом? Конечно, убийца не мог не знать этого памятника старины с его скульптурами.
Ну и что из этого?
Скупость и Прелюбодеяние? Пиршество богача? Ну а почему бы и нет?
Скупость. Говорят же, что букинист был скрягой, что он копил свою жалкую ренту.
Прелюбодеяние? Нашли же в его доме следы женских туфель. Не замешана ли в это дело женщина? Недаром говорится — во всем виновата женщина. Может быть, старинная поговорка и права.
А при чем тут пиршество богача?
Из мглы портала возникла длинная и нелепая тень учителя и устремилась влево, в сторону улицы Кабретт.
Жозэ, крадучись, пошёл за учителем.
Здесь все было объято сном.
Впереди горел фонарь, при его свете вчера репортёр увидел человека в зеленой накидке. Но Рессек старательно обошёл освещённый участок и свернул налево.
Значит, сейчас он уже на улице Кабретт.
До чего же здесь было темно! Никаких признаков жизни. Дома чернели сплошной стеной, и лишь наверху, между домами, тянулась узкая полоска светлого неба, усеянного изящными звёздочками.
Жозэ обернулся, долго вглядывался в темноту, посмотрел по сторонам, прислушался.
Из тёмной улочки доносились осторожные шаги учителя. Вскоре их не стало слышно.
Рессек углубился в тупик. Теперь уже не было никаких сомнений — он шёл к дому букиниста, туда, где было совершено преступление.
Дойдя до тупика, репортёр притаился за углом.
Вообще-то учитель должен был быть далеко. А вдруг он придержал шаг, проверяя, нет ли кого поблизости?
Жозэ знал, что сейчас у дома букиниста охраны нет. Видимо, и Рессеку это было известно. Следователь Рамонду принял такое решение, чтобы освободить своих подчинённых от ночного дежурства. К тому же дом был тщательно обыскан, и в нем не осталось ничего ценного. Так, во всяком случае, считал уголовный розыск. Ну, а учитель, подумал Жозэ, возможно, придерживается иного мнения.
Наконец репортёр осмелился высунуть из-за угла голову и заглянуть в тупик.
Никого!
Учитель исчез.
В глубине тупика, зажатый двумя глухими стенами, стоял серый домишко с ветхой, покосившейся крышей, маленьким кухонным окном и двумя дверями — в лавку и в коридор.
Жозэ задумался.
Учитель направлялся к этому дому. Он не мог перелезть через стены, не мог их обойти. Раз его нет на улице, значит, он вошёл в дом. Значит, он открыл дверь дома, где был убит букинист!
Он её отпер и закрыл за собой, чтобы его случайно не обнаружил патруль.
Оставалось одно — с крайней осмотрительностью подойти к дому и выяснить, что учителю там нужно.
Осторожно ступая по мелкому щебню, Жозэ крался вдоль домов.
Прыжок — и Жозэ очутился у самого входа. Затаив дыхание он прильнул ухом к рассохшейся двери.
Да, учитель был в доме. Жозэ слышал тихие шорохи, лёгкие шаги.
Рессек двигался медленно, стараясь ничего не задеть.
Сперва он зашёл в кухню, потом шаги стали ещё тише. Учитель прошёл в комнату.
Что он искал? А вдруг из комнаты он сразу же выйдет на улицу? Жозэ на всякий случай отошёл от двери и притаился у кухонного окна.
До его слуха снова донёсся шорох. По-видимому, учитель начал вести себя более уверенно. Ему казалось, что он тут один, без каких-либо свидетелей. Скрипнул стул. Наверное, Рессек нечаянно задел его.