Он наблюдал за двуножками, которые суетились внизу. Некоторые из них двинулись вверх по тропе и прошли мимо него. Он знал, что собаки чуют его. И с удовольствием ощущал на расстоянии их страх. Правда, их страх был неинтересный, какой-то хилый и тусклый — словно пасмурный день. В сравнении с ним страх, шедший из сознания двуножек, был как солнечный день — яркий, насыщенный, многокрасочный. Но даже этого блеклого страха было достаточно, чтобы собаки уперлись намертво и не стали его преследовать.
Когда последний из двуножек забрался в свой твердошкур, все твердошкуры открыли свои огненные глаза и убежали прочь.
Обычно он днем спал, а ночью бродил. Однако ночи, когда лил дождь, он имел привычку пересиживать в каком-нибудь сухом убежище. Этой ночью было иначе: он не ощущал ни дождя, ни холода — только невнятное возбуждение и зуд что-нибудь совершить.
С легкостью, без помощи рук спустившись по склону такой крутизны, что двуножки поднимались бы по нему на четвереньках, он двинул в сторону речки. Зашел на мелководье, напился. Ледяная вода приятно холодила натруженные ступни. Река, вздутая дождем, шумно бурлила.
Вдалеке на склоне его внимание привлек огонь. Берегом реки он пошел в его сторону. Оказалось, что огонь горит в деревянной пещере над берегом реки. Он знал, что двуножки строят себе большие пещеры из дерева. Но эта пещера была совсем-совсем маленькой.
Он чувствовал, что в деревянной пещерке кто-то есть.
Когда он подошел совсем близко, из пещерки донесся внятный громкий визг. Он озадаченно поводил ушами. В его лапах вот так визжали многие умирающие зверьки, но этот визжал на одной ноте и так долго, что никакого дыхания не хватит. Вдобавок он не воспринимал даже малейших волн страха, сопровождающих умирание. Слышал он только мысли двуножки в пещере. Спокойные-преспокойные. Очевидно, именно этот двуножка каким-то образом производил однотонный визг.
Голода он не испытывал. И даже однотонный визг из пещеры его никак не будоражил. Но в его мозгу еще носились предыдущие картины: суетящиеся многоножки и как он хотел их поубивать, а потом передумал. В сознании вдруг ни с того ни с сего всплыли сцены Великого Пламени; вспомнилось, что и как пригнало его в эти края. Ощутив внезапный прилив ярости, он вперил хмурый взгляд в деревянную пещерку. Двуножка, который производил непрерывный писк, был там, в надежной ловушке.
Глава тринадцатая