Убийцы

- Вы звонили! - объявила мадемуазель Пельбек, слова ее звучали как обвинение.

Она проработала с мосье Латием восемь лет и была возмущена его уходом на пенсию.

- Мадемуазель Пельбек, - спросил Плажо, - что вам известно о человеке по фамилии Звойнич, который именует себя нигилистом?

Мадемуазель Пельбек насторожилась и ответила, тщательно обдумывая слова:

- Мне известно, что мосье Латий считал его весьма опасной личностью.

- Почему же его не депортировали, если он так опасен?

- О господи, да ведь... - вырвалось у мадемуазель Пельбек, но она тут же взяла себя в руки. - Хотя мосье Латий и считал его опасным, но все же не таким опасным, как считал себя сам Звойнич, если вы понимаете, что я имею в виду.

- Честно говоря, не понимаю. И после первой встречи я счел его безобидным чудаком.

- То есть вы не намерены отправить его на Корсику? - в ужасе спросила мадемуазель Пельбек.

- Да с какой стати?

- Видите ли, он никогда не объявляется без достаточных на то оснований. У них с мосье Латием сложились весьма необычные отношения. С давних пор, как я помню, мосье Латию даже не приходилось никогда посылать за ними. Они приходили сами, как только узнавали из газет о прибытии в Париж какого-нибудь высокого гостя. Просто удивительный пример сотрудничества между потенциальными преступниками и их потенциальными преследователями. Будь все преступники так же сознательны, как эти шестеро, самой преступности бы не стало.

- Безусловно, - сухо буркнул Плажо. - Я нахожу их абсолютно безобидными.

- Можно ли кого-нибудь из нас считать абсолютно безобидным? - спросила мадемуазель Пельбек. - Они никогда не убивали во Франции, это верно, но в Македонии у них ужасная репутация.

- Откуда вам это известно?

- Мне говорил мосье Латий.

- Никаких свидетельств тому я в досье не нашел, хмыкнул Плажо.

- Мосье Латий не стал бы выдумывать подобные вещи. Зачем ему?

- Н-да, интересно. Вы свободны, мадемуазель Пельбек.

Она с достоинством удалилась, бормоча что-то о выскочках и неблагодарных.

Плажо глядел в окно, за которым угасал летний день. Затем позвонил коллеге из другого управления Сюртэ, и в ответ на его вопрос о приезде имама коллега сообщил, что венценосец прибывает рейсом двести шестьдесят четыре компании "Эр Франс" из Женевы в девять часов двенадцать минут утра в среду и остановится в официальной резиденции гостей президента республики. Мрачно улыбаясь, Плажо повесил трубку. Он уже был готов напрочь выбросить из головы всю эту историю, как зазвонил телефон. Коллега сообщил, что неточно информировал Плажо: имам остановится не в Елисейском дворце, а в отеле "Рафаэль".

Плажо выругался.

- Но скажите, - спросил он, - имам действительно прибывает из Женевы, а не из Багдада?

- Информацию о его прилете я дал вам совершенно точную.

- Куда же направится имам из Парижа?

- В Монте-Карло.

- А не в Марсель?

- Нет, нет, Монте-Карло. Цель визита имама во Францию улучшить жизнь своего угнетенного народа, но сам он несметно богат и обожает азартные игры.

Плажо улыбнулся.

- Я полагаю, - добавил он, - имам летит до Ниццы самолетом, а далее проследует автомобилем.

- Нет, - отвечал голос в трубке. - Ему заказаны места на "Голубой экспресс", которым он и проделает весь путь.

- Вот как? Спасибо. - Плажо повесил трубку и задумался.

Два из сообщенных стариком фактов подтвердились, два - нет. Долг полицейского - подозревать. И тем не менее всегда легче подозревать того, кто старается отвести от себя подозрение, чем другого, пытающегося его на себя навлечь. Какой будет ужас, если имам и в самом деле погибнет, разорванный в клочья традиционным букетом цветов, таившим в благоуханной сердцевине своей адскую машину. Случись такое, на совести Плажо останется несмываемое пятно, он никогда больше не сможет смотреть в глаза мадемуазель Пельбек, это уж точно. Чертов Звойнич! При всей его неуклюжести знал, что делает, - вон какие сомнения посеял. Умудрился показать себя чуть-чуть чересчур зловещим, как раз чтобы не выглядеть смешным, и недостаточно смешным, чтоб показаться безобидным. Плажо потребовал досье людей, которых Звойнич указал как сообщников. Досье оказались на удивление однообразными. У каждого куча кличек.

Быстро проделав кое-какие подсчеты в своем блокноте, он пришел к примечательному выводу: общий их возраст достигал пятисот восьми лет. Самым младшим был Иегуда Ахрон - семьдесят девять лет, девяностодвухлетняя мадам Перлеско оказалась старейшей.

Ситуация представлялась Плажо все более тревожной и... абсурдной. Оставался единственный ключ к загадке - Латий. Плажо нашел номер его домашнего телефона в записной книжке.

- Алло, мосье Латий дома? - спросил он.

- Кто его спрашивает? - Женский голос в трубке звучал неуверенно.

- Амбруаз Плажо. Это мадам Латий?

- Да.

- Видите ли, мадам, я - Плажо, преемник вашего мужа. Вы, может быть, помните меня по маленькой позавчерашней вечеринке, когда отмечали уход вашего супруга на пенсию. На меня пал выбор вручить ему чернильницу с памятной надписью.

- Разумеется, я вас помню, мосье. Чернильницу я поставила на каминную доску. Она очень красива, как и ваша речь.