Всего неприятнее в этой истории то, что префект, не любивший, чтобы его подчиненные манкировали службой, сделал порядочную головомойку бедняге-комиссару, который, кстати сказать, был милейший молодой человек. К сожалению, вскоре после того он умер, искренно оплакиваемый всеми своими коллегами.
Спустя несколько месяцев после происшествия в Левалуа — Клиши, в сенском окружном суде под председательством господина Бенуа разбиралось дело виновников манифестации. Дардар, Декам и Левелье с негодованием рассказывали о дурном обращении, которому, будто бы, подверглись.
Все присутствовавшие в зале суда, как должностные лица, так и публика, были крайне удивлены недостатком красноречия комиссара Левалуа, который был вызван в качестве свидетеля, но решительно не мог обстоятельно и достаточно убедительно объяснить мотивы своих распоряжений.
Его агенты также держались очень смущенно, и, несмотря на все красноречие прокурора господина Бюло, требовавшего даже смертной казни для одного из обвиняемых, именно Декама, присяжные отнеслись к ним с большой снисходительностью.
Присяжные рассудили, что если анархисты виновны в нанесении ударов агентам, то, с другой стороны, вторжению этих последних в кабачок не предшествовало мирное и легальное вмешательство комиссара полиции, в его трехцветном шарфе, надетом через плечо.
Это было единственное объяснение вердикта присяжных и в то же время его оправдание.
У меня осталась в памяти одна курьезная подробность.
В момент откровенного излияния, Декам, возвращаясь со мной из Левалуа, принял меня за префекта полиции и на суде сослался на него, будто префект может подтвердить, что после беспорядков, до прибытия чиновников, раненым анархистам не была оказана медицинская помощь.
Ошибка Декама разъяснилась, и я, находясь в числе свидетелей, заявил, что если показание подсудимого неверно относительно личности свидетеля, так как он принял простого начальника сыскной полиции за самого префекта, то насчет указанных фактов оно не грешит против истины.
Я присягал говорить правду и высказал ее, как повелевал мне долг.
Трое анархистов утверждали, что агенты жестоко били их уже после ареста в полицейском участке.
Я объяснил, что не могу знать, били ли агенты арестованных в полицейском посту, потому что я там не был, но утверждаю, как повелевает мне совесть, что спустя несколько часов после беспорядков, когда мы приехали в Левалуа, раненым еще не было оказано никакой помощи.
Этот случай послужил на будущее хорошим уроком. С тех пор во время беспорядков в Латинском квартале и во многих других более или менее опасных манифестациях комиссары полиции уже опасались высылать агентов против манифестантов, не выполнив предварительно всех законных формальностей.
Одной из наиудачнейших реформ господина Лепина было учреждение дивизионных полицейских комиссаров, которым не только подчинены участковые полицейские надзиратели и муниципальные агенты, но и вменено в обязанность являться до некоторой степени посредниками между толпой и вооруженной силой и употреблять все старания к предупреждению столкновения, если же оно окажется непредотвратимым, то они должны выполнить предварительно все законные формальности.
К счастью, до настоящего времени еще не представлялось случая судить о результатах новой организации, так как беспорядков давно уже не было, и дай Бог, чтобы они никогда не возобновлялись.
Образцовая дисциплина парижской полиции сказалась во время незабвенных празднеств по случаю приезда русской императорской четы в Париж. Организованная префектом команда охранения порядка действовала так умело и тактично, что грандиозные торжества обошлись почти без несчастных случаев, неизбежных при большом скоплении толпы.
Публика, которая при всяких церемониях часто ропщет на полицию, не сознает, что все стеснительные меры принимаются в ее же интересах и что нужны огромная опытность и стратегическое умение, чтобы не оказалось раздавленных детей и сбитых с ног женщин.
Она забывает, что полиция и жандармы, преграждающие ей проход, иногда по целым суткам не сходят со своих постов, — как было, например, во время празднеств Русской недели, — чтобы обеспечить ее безопасность.
Но возвратимся к анархии, о которой радостные и незабвенные события приезда русского царя заставили меня на минуту забыть.
С точки зрения анархистского движения во Франции процесс Левелье, Дардара и Декама имел весьма печальные последствия.
Присяжные выказали в этом деле крайнюю снисходительность, которой с тех пор уже никогда не проявляли ни в одном анархистском процессе. Они оправдали Левелье и сумели найти смягчающие обстоятельства для Декама и Дардара.
Тем не менее друзья Декама и Дардара нашли, что оба подсудимых были слишком строго осуждены, — один на три, а другой на пять лет каторжных работ. Они вообразили, что судьи отнеслись к ним с беспощадной ненавистью, и решили жестоко им отомстить.