Убийцы разума

Она нахмурилась. «Меня очень интересует этот профессор Сонён», — объяснил я. — Я давно хотел поговорить с кем-нибудь, кто к него учился. Что ты говоришь? Договоримся о встрече?

Она улыбнулась, и скромная красота ее лица стала теперь очень привлекательной. — Ты очень красивый, — сказала она. — Я думаю, каждая девушка хотела бы записаться к вам на прием. И ты забудешь об этом?

Я кивнул и подарил ей свою самую очаровательную улыбку.

Она смеялась. — Согласна, — сказала она. 'Меня зовут Эми Додд , а мне нужно идти домой и переодеться, перед тем как я встречусь с тобой.

— Тогда поторопись, — сказал я. — Я заеду за тобой ровно в восемь. Она дала мне свой адрес, и мы расстались. Удача, сказал я, поздравляя себя. Эта вмятина на моей машине стоила бы того, если бы Эми могла рассказать мне о Сонёне.

Я пошел домой, переоделся и ровно в восемь часов встал у дверей скромного особняка с переоборудованными квартирками. Эми Додд появилась в черном платье, которое демонстрировало ее лучшие стороны, красивые, гибкие, стройные ноги. Ее маленькая девичья грудь , маленькая, круглая и высокая, вызывающе выпячена вперед. Я пришел к выводу, что Эми Додд была из тех девушек, которые ведут парней домой, чтобы представить их матери. То есть определенный тип парней. По сути, она была провинциальной девушкой в большом городе, одной из тысяч, приехавших в Вашингтон с большой надеждой в сердце. Она была из тех, кто никогда не казался совершенно непринужденным в большом городе, из тех, кто никогда не утратил провинциальной скромности. Я мог бы рассказать ей немного о себе и был бы прав, но позволил ей немного поболтать в клубе за Манхэттеном.

У нее были мать и отец дома, в Огайо, и младший брат, который учился в колледже. Она изучала домашнее хозяйство в Клеймуре, это был ее первый длительный период вдали от дома. Нет, она мало куда выходила после колледжа. Я заметил, что Эми Додд была честна и откровенна. Она призналась, что никогда не встречалась с кем-то вроде меня. Я определенно понял, что она хотела получить максимальную отдачу от этого. Мы уже собирались поесть, когда я заговорил о Сонёне. Я спросил ее, знает ли она что-нибудь об обвинении его в непристойном поведении.

«В то время я была в его классе, — сказала она. «Я знала всех участников этого. Он всегда приглашал девушек к себе в квартиру и ставил над ними странные эксперименты».

— Какие это были эксперименты?

«Все помнили это очень расплывчато», — ответила она. «Это было похоже на какой-то гипноз, только на самом деле они не были загипнотизированы».

— Он когда-нибудь приглашал и тебя?

Она прищурила глаза. — Да, — сказала она дерзко . Что сказать . «Все были у него».

— Он когда-нибудь ставил на тебе свои эксперименты?

— Возможно, — осторожно ответила она. «Я действительно не помню, делал он это или нет».

Это был странный ответ, и я подумал о Джуди Хауэлл. Она также, казалось, не могла вспомнить много вещей.

«На самом деле он был очень милым», — продолжила Эми Додд . «Мне нравился профессор Сонён. Он всегда был очень вежлив и хорошо воспитан. Некоторые девушки говорили, что он разрешал им раздеваться, но и тогда он был очень приличным».

Я должен был хихикнуть. «Он был очень приличным в неприличном».

«Ну, я имею в виду, что он никогда не был груб или что-то в этом роде», — сказала Эми . «Он всегда говорил, что умеет управлять людьми. Он сказал, что может заставить любого делать то, что он хочет.

Опять овладение разумом. Было совершенно ясно, что Сонён усовершенствовал свои методы и приемы на своих учениках. То есть, если бы он действительно усовершенствовал их.

Эми резко сменили тему, и после ужина мы пошли выпить в ночной клуб. Пока мы разговаривали, она цеплялась за мою руку, и ее глаза ярко блестели. Между болтовней о светских беседах я задавал вопросы о Сонёне. Ее ответы всегда приходили без колебаний, но они не раскрывали ничего жизненно важного. «Профессор Сонён когда-нибудь обсуждал с вами политику или мировые дела?» — спросил я её.

— Не совсем, — сказала она. «Но он часто говорил нам, что средний человек не заслуживает иметь разум, что большинство людей не могут думать самостоятельно и что им будет лучше, если кто-то другой будет думать за них».

Я улыбнулся про себя. Это точно укладывалось в марксистскую философию: замена неприкосновенности личности всемогуществом государства. Эми не могла рассказать мне больше о Сонёне, и, наконец, я расслабился и наслаждался, наблюдая, как она наслаждается этим.

Она прижалась ко мне еще крепче, когда мы возвращались в ее квартиру. Она попросила меня наверху выпить на ночь. «У меня есть только бутылка виски», — извиняющимся тоном сказала она.

— Это будет скотч, — сказал я.

Она включила сумеречный свет, который давал достаточно света, чтобы увидеть ее в маленькой комнате. У нас был стакан, и она подошла ко мне и обняла меня.

— Это было восхитительно, Ник, — сказала она, полузакрыв глаза и приоткрыв губы, обнажая узкий край белых зубов. «Я не хочу, чтобы это заканчивалось».