— Олег, не обижайся, я ведь их приготовила в тот день к твоему приезду, чтобы как раз и показать. Но видишь, как все случилось… А когда меня выпишут, не знаешь? Спроси, ладно? А лучше попроси, чтобы побыстрее. А то мне без компьютера как-то…
— Что?! Без компьютера?! — притворно рассвирепел Демидов. — Не без меня, любимого, а без компьютера?!
— Я неправильно выразилась, — поспешила исправиться Катя. — Но дома все равно лучше.
— Денька два полежишь, и выпустят, — смилостивился Демидов. — И готовься, мамуля на обед ждет. С «финиками» она тебя уже лицезрела, желает теперь без них увидеть.
— Я боюсь! — закапризничала Катерина.
— Ну что ж поделать, — сказал он философски. — Деваться теперь тебе некуда. Придется терпеть, козявка.
— Не смей называть меня козявкой!
— Как скажешь, козявочка.
И Катя вдруг поняла, что нету больше апатии и злого уныния нет, а на душе легко и хочется жить.
Она полюбовалась еще немножко на елочку, улыбнулась, вспомнив, что Демидов обещал заехать на минутку после обеда, а до обеда всего ничего, и потащилась опять к кровати. Все-таки чувствовала она себя еще погано.
Мобильник ей вернули, но сама она никому не звонила, из деликатности не желая отвлекать народ от работы или от семьи.
Вчера с ней говорила Путято. Новость, которую та сообщила, порадовала, хоть и с изрядной долей горечи. Борик поставил в известность следственные органы, что на Катины метры не претендует и из ее квартиры выписывается — в доказательство того, что к покушению на жизнь бывшей жены никакого отношения не имел и не имеет.
Потом Путято поинтересовалась Катиным здоровьем, пожелала поскорее поправиться и отсоединилась.
Катя подумала, что эта Марианна все-таки хорошая девчонка. Хотя и вредная.
От Вити, Никиты и начальника Валеры пришли эсэмэски. Оно и лучше.
Зато Киреева звонила каждый день. Катерина от нее уставала, потому что чувствовала себя неважно, а Киреева требовала отдачи, ничего не поделаешь, вот такая она, Киреева, и есть.
Катя решилась было позвонить Вике, но передумала, потому что говорить все равно особенно не о чем, если только не перебирать подробности последних криминальных событий, а этого не хотелось. Вика тоже что-то молчала. И Генка молчал. Хотя он никогда и не звонил.
«Вот и хорошо, — думала Катя. — У ребят своя жизнь, почти уже взрослая, свои интересы. Вот и ладно». Но было грустно.
А потом пришла Вика.
Длинный вытянутый серо-голубого цвета свитер, джинсы, на ногах топорщатся бахилы. Была она какая-то то ли стесненная, то ли чем-то сильно озабоченная. Подошла к кровати, поздоровалась, потыкала указательным пальцем в Катино плечо, сказала: «Прикольно выглядишь, теть Кать», — и отправилась любоваться елочкой.
Катя облокотилась на подушки, начала предлагать ей конфеты из коробки и виноград, потом спросила, как дела, почему Генка не пришел, и вообще, что нового на воле. Вика немного оживилась.
— Ты знаешь, теть Кать, этот наш новый директор, он не козел, точно! Он из бывших эмчеэсовцев, короче. Вот. Он с кем-то из своих договорился, и Лильку с остальными ребятами взяли в их эмчеэсовское училище, здесь в Москве, прикинь! Прямо среди года! Они уже перебрались в ту общагу, им форму выдали. Прикольно!.. Туда, вообще-то, экзамены полагаются, но наш Меркулов сказал, что ребята сдали такие экзамены, что другим и не снилось, а теорию как-нибудь подтянут. Здорово, правда, теть Кать?
— Здорово, — улыбнулась Катя. — Действительно, очень здорово. А что Гена?
— Гена? У Геныча бабушка нашлась, — ненатурально весело сообщила Виктория Кате. — Объявилась. Типа, папашкина мамаша. Она и раньше знала про Генку, но он ей не очень-то нужен был, пока она совсем одна не осталась, а тут туркнуло ее в темечко, решила объявиться. Сейчас они по нотариусам ходят, оформляет она на него что-то.
Нехорошая тишина повисла между ними. Горькая.
Катя прокашлялась и начала:
— Викусь. Я тебя поблагодарить хочу. Ты ведь мне жизнь спасла, Вика. Я это никогда не забуду. Спасибо тебе.
Вика обернулась от окна, скривила губы то ли в улыбке, то ли в гримасе.
— Не стоит благодарности, теть Кать, ну что ты.
— Я решила тебе подарок сделать, Вика. Теперь у тебя будет своя комната в моей квартире. Самая большая, семнадцать квадратов. Как только выпишусь, сразу же займемся оформлением, идет?
— Знаешь что… — начала Вика глухо, а потом с неожиданной злостью выкрикнула: — Засунь себе эти семнадцать квадратов, знаешь куда?
Катя смотрела на Вику. Вика не смотрела больше на Катю, а смотрела в окно.
Снег.
Больно, больно сердцу, как больно. Как же она с ней расстанется, с этой нескладной девочкой, не особенно красивой, колючей и самоуверенной, и вредной, и хитроватой, и еще такой, и сякой, и разэтакой?..
А почему обязательно расстаться? Так же будет в гости приходить, так же будем чай пить на кухне и болтать о ерунде. Что изменится-то?