Убить Бин Ладена книга вторая. Яд для президента

С точки зрения строгой конспирации самого существования разведчика-нелегала, агент, безусловно, был прав, и никакого снисхождения его вчерашний «провал» не заслуживал. Но, как известно, разведчик-робот пока еще не изобретен, и человеческий фактор, увы, не просто присутствует, но и сказывается, как ему и положено, в самых неожиданных ситуациях. О психологии разведчика в тылу врага написаны если уж не тысячи, то многие сотни томов исследований. В этих трудах высказываются очень правильные и верные мысли, рекомендации, даже наставления ученых разного калибра, в том числе и с мировым именем. При желании с работами этими сегодня можно ознакомиться без особого труда, «всемирная паутина» готова предоставить интересующимся даже такую специфическую литературу. Но есть «литература» иного рода. Это аналитические справки об ошибках, которые привели к провалу того или иного агента-нелегала. Эти справки, помеченные грифом строжайшей секретности, вне зависимости от срока давности как зеницу ока берегут все разведки мира. И именно аналитика ошибок, а отнюдь не практика успехов и достижений изучается в тех закрытых учебных заведениях, где готовят агентов для работы в среде противника.

Да, спору нет, Лучинский расслабился. Но тому есть вполне объективная причина. Почти с юных лет Роман был лишен той жизни, которой жили его сверстники. Ему приходилось постоянно жить двойной жизнью – оглядываться, лицемерить, быть настороже, взвешивать не только каждое произнесенное слово, но и каждый свой жест. Долгие годы он провел среди врагов, где любая ошибка стоила бы ему жизни. Собственно, его жизнь стала бы лишь малой толикой того урона, к какому могли привести его просчеты. И вот теперь, спустя десятилетия невероятного напряжения и концентрации воли, ума, после всех тех ограничений, которые прочно вошли в саму его жизнь, этот человек оказался в той среде обитания, где ему не угрожала никакая опасность, где люди говорили на том самом языке, на котором он произнес первые в своей жизни слова. Даже обращались к нему окружавшие его теперь люди по тому самому имени, по которому обращались к нему в детстве его родные и друзья. Эти самые люди не прятали нож в рукаве и пистолет за поясом, они не расставляли ловушек, не ставили прослушку, не пускали за ним наружного наблюдения, не желали ему ежеминутно смерти лютой и страшной…

Ошибка была допущена изначально, признавался себе разведчик. Она была в том, что он самонадеянно выбрал местом своей «консервации» этот чудный российский городок, вернул себе свое прежнее имя и позволил говорить на русском языке. Он явно переоценил свои силы, и это следовало признать. А раз так, то нужно было срочно продумывать и новую стратегию своего поведения. Пора было выбираться из этого летаргического сна.

Профессор Добриков, его предложение. Сегодня это важно, сегодня следует сосредоточиться на этом, но не спешить, не натворить вновь ошибок. Этому прекрасному, душевному человеку, действительно ученому с мировым именем ни в коем случае не должна прийти мысль о том, что его новый знакомый ухватился за заманчивое предложение. Нет-нет, надо придумать, как организовать еще одну встречу, да провести ее так, чтобы Владимир Иванович сам обратился со своим предложением еще раз, но уже более настойчиво. Ведь его аудитория, ее интересы могут быть ему, Роману, столь необходимы в изучении той деятельности, которой вскоре, а в этом он не сомневался, придется заниматься. Террористический фронт только ширится, и на этом фронте его позиция пока еще пустует.

* * *

Роман решил не форсировать события и в Москву отправился лишь месяц спустя. Профессор Добриков обрадовался его звонку так, словно только его и ждал все эти дни.

– Роман Ильич, куда же вы запропастились? Простить себе не мог, что по рассеянности свой телефон вам оставил, а ваш не записал. Я уж было хотел Нину разыскивать, чтобы помогла с вами связаться. Если вы располагаете временем, то прошу вас немедленно ко мне приехать. А впрочем, нет. Давайте поступим иначе. В институте нам спокойно поговорить не удастся. Я свои делу разгребу часикам эдак к пяти, вот к этому времени, если не возражаете, жду вас в одном очень симпатичном кафе. Обстановка там не хуже, чем в вашем любимом заведении в Клинске, и хотя плова не обещаю, но угощу вас расчудесными русскими расстегаями, – и профессор продиктовал ему адрес.