Убить фюрера

— Если же вас затрудняет расчет, то могу сказать, что на столе сейчас тысяча семьсот пять шиллингов, что эквивалентно тысяче девяноста восьми маркам. Прибавим сюда еще тридцать марок бумагой и получим тысячу сто двадцать восемь. — Нижегородский повернулся к Вини: — Стало быть, наш выигрыш, фрау фон Вирт, составил тридцать девять тысяч четыреста восемьдесят марок. — Нижегородский наклонился и галантно поцеловал руку баронессы. — По бокалу секта всем присутствующим, — обратился он к официантам, после чего принужден был с минуту раскланиваться за бурную овацию.

В это время появился хозяин заведения. Он заверил всех, что казино «Арктур» безусловно выплатит выигрыш, и попросил Нижегородского и его спутницу проследовать за ним в кабинет администратора.

— Уже поздно, поезжайте в гостиницу, — сказал Вини Нижегородский. — Не возражайте, я распоряжусь, и вас отвезут. Тут я управлюсь один. Спасибо за победный номер, Вини. Во сколько завтра ваш поезд?..

В кабинете хозяин казино и администратор решили взять Вадима в оборот. Они были единодушны во мнении, что перед ними жулик, но жулик экстра-класса.

— Зачем вы скрыли размер ставки от крупье? Это нарушение.

— Я превысил предельную сумму? — решил сразу перехватить инициативу Нижегородский.

— Нет, но…

— Я запретил вашему крупье пересчитать деньги?

— Нет, но…

— Правилами предписано вслух объявлять сумму?

— Нет, но…

— Может быть, мне предъявить документы? Вот обрадуются ваши коллеги из других заведений, узнав завтра поутру, что в «Арктуре» у выигравших клиентов требуют паспорта.

Нижегородский в третий уже раз полез во внутренний карман пиджака. Он достал пухлое портмоне, из которого на письменный стол выпала небольшая фотокарточка.

— А это что такое? — удивился Вадим и вдруг вспомнил: — Ах да! Это же я на прошлой неделе в берлинском «Кайзерхофе». Обратите внимание на игровой стол, господа.

Он повернул к ним карточку. Снимок был сделан лишь несколько дней назад с помощью Саввиных очков. Каратаев запечатлел сидящего за рулеткой фешенебельного казино Нижегородского, который тем же вечером творчески поработал над полученным изображением. «Я только добавил чуточку экспрессии», — объяснил он свое творчество компаньону.

Расчерченная на квадраты поверхность стола была сплошь завалена скомканными ассигнациями и монетами, да в придачу еще уставлена рюмками на высоких ножках, из которых тоже торчали скомканные или свернутые в трубочку банкноты.

— Так теперь играют в Берлине, господа, — поведал Вадим гессенским провинциалам. — Конечно, не всякий день и не везде, а только в первоклассных заведениях. Согласитесь, неплохо придумано помещать ставку в фужеры, чтобы деньги не рассыпались по столу. И никаких проблем с администрацией казино. Погодите-ка, а это кто? — воскликнул Нижегородский, показывая на игрока рядом с собой. — Бог ты мой! Это же Эйленбург! У меня же с ним встреча в Потсдаме через три дня. Совсем забыл.

— Какой Эйленбург? — в один голос спросили оба провинциала.

— Какой-какой, — махнул фотографией Вадим, пряча ее обратно в бумажник, — тот самый, разумеется, гофмаршал двора его величества, князь Август Эйленбург. Достойнейший человек. А то, что его двоюродный брат сейчас под судом, так это козни завистников. Мда-а-а… Так как же мы поступим, господа?

Через сорок минут Нижегородский сидел на заднем сиденье вызванного администратором казино такси с кожаным портфелем на коленях. По правую и по левую сторону от него восседали двое охранников, которые по приказу хозяина «Арктура», любезного господина Альвейдера, сопровождали дорогого клиента и его выигрыш (портфель на время одолжил тот же Альвейдер) в висбаденское отделение Дармштадского банка.

…На следующий день Нижегородский приехал на вокзал проводить Вини.

— Ваша доля, мадам, — протянул он ей незапечатанный конверт. — Здесь пять тысяч и еще пятнадцать переведены на ваше имя в Берлине. Все, как договаривались… Не спорьте, ведь это вы назвали тот счастливый номер.

— Но, Вацлав…

— И слышать ничего не хочу. В Берлине передавайте привет вашему деду, а в Австрии — его преподобию приору. Надеюсь, теперь-то вы поедете к Либенфельсу?

— Даже не знаю…

— Поезжайте непременно.

— Дело ведь не только в деньгах, — она смутилась, — в восьмом году в первый раз я ездила туда с мужем, два года назад — со своим кузеном, а нынче…

Нижегородский намеренно молчал.

— Нынче мне не с кем, — призналась наконец баронесса. — Ехать же одной или с тетей… нет, это неприлично. В собраниях подобного рода одинокая женщина порождает вопросы и недомолвки. Ведь в ордена нас, женщин, не принимают, и на таких мероприятиях мы должны быть при ком-то. Вы меня понимаете?

Вадим догадался, куда она клонит.

— С удовольствием предложил бы себя в качестве вашего спутника, но…

— Вы заняты?

— Нет, но я чех. В обществе арийских чистокровок моя личность может оказаться персоной нон грата.

— Но мы не скажем, что вы чех, — с энтузиазмом заговорила Вини. — Ваша внешность не вызовет никаких сомнений — уж я-то знаю вкусы этих господ, — а фамилия вполне даже немецкая. Ну что же вы молчите? Теперь вы согласны?