Убить Гиппократа

А работники угро, наверное, думают, как вообще живут люди, если кругом столько преступников и убийц! А люди ничего и не замечают. Убийца, стоящий за тобой в очереди за хлебом, всего лишь очередной покупатель…

А ученые? Они вообще не понимают, на чем еще держится мир! Наверное, скоро поверят, что на трех китах.

А политики чешут затылок, почему еще не началась война.

Возможно, работники всяческих искусств ничего не думают. Потому как всегда думают лишь о себе…

Мы все висим на волоске. И такое ощущение, что выживаем лишь чудом. Особенно, когда нет войны. Объявленной войны. Особенно, когда отстреливают в одиночку. Особенно, когда каждый, укрывшись в своем доме, под надежным замком, оказывается на виду – как никогда.

Мы все – на виду. Не бойтесь атомной бомбы. Бойтесь врачей. Простите, что я как врач это заявляю. Даже не зная, как бы к этому отнесся мой папа… Сегодня легче всего убить не войной, а медициной. Особенно, когда на каждого заведено медицинское дело. И бесплатные услуги на медосмотры – очередной шаг к личному медицинскому делу. Я это уже знаю. А не бесплатные – тем более. Особенно, когда медицина настолько продвинулась, что человека можно просто составить из паззлов. Из отдельных органов. А компьютеры легко составляют и его прошлое, и его настоящее. В общем – физиологическую судьбу. И не только. Из пазлов…

А кощеи бессмертные будут у них. Нам остается лишь тайна, тайна вечной жизни кощея. В одном неразбитом яйце… Мышка хвостиком махнула – и не разбила. Яичко-то золотое, а не простое… Как же все просто!

Я уходил от рассвета. К черте, за которой был новый день. И вдруг в моей голове что-то щелкнуло. Так громко, что белка испуганно перескочила с ветки на ветку. Возможно, я преувеличиваю. Возможно, белка просто щелкнула орешком. Но именно в этот миг, когда раздался щелчок, я вдруг подумал о другом. Я вдруг понял – выжить легко. Очень, очень легко.

Когда я сделал это открытие, я, даже пересиливая боль, запел: «Крестики-нолики – детская игра…» И понял, что дело-то всего лишь в крестиках-ноликах. Просто игра. Это они запугивают нас – организуют глобальные катастрофы, делают чудовищные заявления. А на самом-то деле – несложная, детская игра. Кто кого переиграет.

Прощай, рассвет! Увижу ли я тебя еще? Здравствуй, новый день! Не последний ли ты для меня?

И я перешагнул черту, за которой начинался Городок.

Городка не было. А был ли вообще Городок? Был, конечно, был. Но только не сейчас. А сейчас – пустота. Нет, не пустыня. Пустыня – это что-то понятное, физическое, физиологическое. Песок и чуть-чуть фауны. Здесь же царила умиротворяющая пустота. Пугающая пустота. Другая совсем пустота. Без пустоты как таковой. Ведь Городок остался прежним. И улочки, и дома. И березы с кипарисами. И васильки по соседству с кактусами. И вороны с колибри на одной ветке. И машины с печальными глазами брошенной когда-то собаки. Все то же… Но пустота.

Такой пустоты я никогда не видел. И такой тишины никогда не слышал. Мертвая тишина – не просто метафора. Это печальный факт, в котором я убедился сам. И дело не в раннем утре. Я кожей почувствовал, что пустота – в одиночестве домов. Дома без людей умирают. И где ты, мой дом?..

По моей коже пробежала прохладная дрожь. Дома как пустые гробницы. Они смотрели на меня опустошенными черными глазницами. И если бы умели плакать, то непременно бы заплакали. И умерли улицы. И умерли деревья и цветы. И умер ветер. Колибри, заметив меня, вспорхнули и улетели. Не отрывая от меня глаз. Вороны повернулись ко мне хвостами. Потом вспорхнули и улетели вслед за колибри. Наверное, туда, где можно умереть. Оставив меня совсем одного. Среди пустых гробниц…

Хлынул дождь. Он казался единственно живым в этом остывшем пространстве. И дома наконец-то заплакали. Из черных пустых глазниц потекли настоящие слезы.

Я юркнул за угол кафе, которое так же блестело пустыми окнами. Повернулся лицом к стене. Как при расстреле. И прильнул лбом к холодному кирпичу. Мне стало легче. И в меня не стреляли…

Не знаю, сколько времени я так простоял. Время для меня уже не имело значения. Оно умерло вместе со всеми. Я остался один.

Вдруг кто-то со всей силы потянул меня за руку. Я даже не успел опомниться и испугаться. Только резко оглянулся и… Лицом к лицу столкнулся с Ягой.

– О господи, Яга, Яга!..

Я целовал ее мокрые от дождя волосы, ее лопоухие уши, ее заплаканные глаза. Слава богу, она была настоящая. Без прикида Клеопатры. Черного парика и наведенных стрелок вокруг черных глаз. Клеопатрой она выглядела, если не смешной, то… Но об этом я ей никогда не скажу.

– Я знала… Я знала… Ты не мог умереть… Это было бы слишком просто!..

Она причитала совсем как Клеопатра. Или как девчонка из параллельного класса… Мне так захотелось дернуть ее за косичку. Но у нее не было косичек. И все равно она ужасно мне нравилась. Мы все во все времена одинаковы.

– С какой стати я должен умереть?.. Так ты меня похоронила? И поэтому плачешь?

– И поэтому, и по-другому. И с горя, и с радости.