Убить Горби

4 августа, улетая из Внуково в Крым, уже ступив на трап, он обернулся к группе провожающих и сразу обратил внимание на бледное, сосредоточенное лицо министра обороны Язова. Тогда он вернулся к ним (дурная примета: всегда делал вид, что не верит в эту ерунду, но сам неизменно верил – по природной своей осторожности, на всякий пожарный случай) и прошептал маршалу на ухо очень тихо, так, чтобы больше никто не расслышал:

– Дмитрий Тимофеевич, ты вот что: действуй по обстоятельствам. Если потребуется, действуй жестко.

Язов расцвел, вытянулся почти по стойке «смирно», как бравый солдат, всем видом своим говоря: «Тебе, Михаил Сергеевич, давно уже надо было того… а не переживай, только прикажи, мы уж расстараемся…»

Горбачев вспомнил, как тут же оговорился, испугавшись грозной решимости, исходящей от седого воина:

– Но только без крови, осторожно. Надо все взвесить, обдумать…

Поостерегся давать Язову карт-бланш… Что же, получается, в который раз не хватило мужества пойти до конца?

Нет, он боялся дать им волю. Чтобы не натворили дел неописуемой глупости. Отстегни ошейники, сними намордники и, глядишь, уж нет Горбачева, а на его месте, например, Крючков… Нет, вряд ли, «гэбэ» не столь глупа, чтобы брать на себя всю ответственность.

А что же Андропов? Так всем тогда было ясно: Андропов долго не протянет, а как переходная фигура он многих вполне устраивал.

Но как не дать развалить страну? Распадется империя и не собрать второй раз, как сделали в 1918–1922 годах. Столько крови пролить, как в те годы…. Это невозможно! Да и где теперь взять таких палачей? И слава Богу, что негде… Опять же, народ нынче другой, не тот, что сотнями, тысячами, десятками тысяч ложился на плаху не ропща, да еще потом гордился миллионными жертвами ради торжества нового строя, ради победы в Отечественной войне.

Нет, изуверским насилием державу не склеить.

* * *

Мучительные думы одолевали президента прекрасным утром 19 августа в Форосе… В какой же момент он совершил свою главную ошибку? Ведь предупреждал Бейкер нашего посла Бессмертных в Вашингтоне, фамилии называл: Павлов, Крючков, Язов… Когда это было? 20 июня, два месяца назад.

– Ну, допустим, предупреждал, – Горбачев вновь принялся рассуждать вслух. – А кто не предупреждал? Американский посол предупреждал. Жена даже что-то говорила. Журналист этот, Щекочихин, тот вообще невесть откуда выудил точную дату выступления и фамилии членов будущего Комитета. Письмо прислал, просил Крючкова арестовать, подписи Арбатова добился и еще кого-то, то ли Рыжова, то ли Рыжикова… Подумаешь, откровение! Да я сам обо все догадывался!

Может быть, и догадывался. Но так и не поверил до конца, что решатся именно сейчас, именно в этом году, когда так нужна стабильность, когда нужно срочно подписывать новый Союзный договор.

Чувствовал Горбачев – рано или поздно его уберут. Вот и осторожничал, вставал на сторону будущей «хунты», принимал участие в обсуждении гипотетических вариантов введения в крупных городах страны чрезвычайного положения. И в конечном итоге не решился пойти так далеко, дал понять, что эту партию доигрывать до конца не собирается.

По крайней мере, он убеждал себя, что поступками и словами его управляют высшие государственные интересы и попутно надеялся на свой авторитет в мире. Наверное, не без основания: за то, что он совершил для них, ему будут прощать все метания, ошибки и грехи до конца его дней. И памятники поставят, и улицы нарекут его именем.

Но ведь здесь, в СССР, на такую чепуху как мировое общественное мнение наши бонзы плевать хотели.

«Да… Старая гвардия. Маразматики. Чазов давно говорил про атрофию головного мозга – главную болезнь членов Политбюро. Хотя некоторым не откажешь в государственном мышлении. Именно старики не дали в 1987-м протащить идею создания татарской автономии здесь, в Крыму. Соломенцев, Воротников… Оно конечно, твердолобые старые пердуны. Но державу растащить не дадут. Вот Ельцин – этот может».

При воспоминании о Борисе Николаевиче Горбачев непроизвольно сморщился. «Прямо новый Подгорный, – помянул он ни с того ни с сего Мыколу Викторовича. – Тот тоже хотел до кучи Украинской ССР еще и Краснодар с Кубанью передать, дескать, казаки все – хохлы. Слава Богу, что не стали слушать… идиота».

Президент бросил взгляд в сторону горизонта, имеющего сегодня зловещий вид из-за дежурящих на его фоне сторожевых кораблей. Еще вчера охранявшие его покой и безопасность, сегодня они превратились в тюремщиков. Президент покачал головой и даже вроде как ухмыльнулся невесело и медленно пошел к дому.

– Доиграемся… В Крым будем из Москвы по визам ездить, – произнес Горбачев вслух. И тут же, словно испугавшись смелости своих прогнозов, добавил: – Ну уж нет, это я переборщил. Славянское ядро не развалить. Расшатывают, а не расшатают, народ не даст. Руки коротки. И ноги. Как у Павлова.

Горбачев живо представил премьера, грузного, обрюзгшего, с лоснящимся лицом и коротенькими ножками. Зачем только он так помогал им всем, устраивал их карьеру, продвигая выше и выше? Верил: придет время – подсобят, не бросят, поймут.