Убить Юлю

Лишь в одной мелочи Морозенко завидовал Штирлицу — тот не только мог, а даже обязан был по роду своей деятельности проявлять агрессивный антисемитизм. А Сам Самыч, хоть и не любил жидов до крайности, говорить об этом вслух опасался. В родном Рейхстаге они не просто имелись, а очень даже вольготно себя чувствовали. Попадались среди них и лихие хлопцы, такие очень даже легко могут в глаз засветить! А драться Сам Самыч Морозенко не умел и боялся по одной вполне объяснимой причине — киношный Штирлиц не мог подсказать ему, как это делается. Он ведь и сам ни разу не дрался — только с недовольным лицом стрелял в безоружных провокаторов и, зайдя со спины, бил бутылками по голове товарищей по работе...

А вот не спешить с выводами и выстраивать логические цепочки легендарный штандартенфюрер его подучил, и теперь, после неожиданного (во всяком случае, на первый взгляд) звонка Полошенко, Сам Самыч, сидя за расставленными на доске в продуманном беспорядке шахматами, выстраивал линию предстоящего разговора, одновременно гадая, какая общая беда (другого объяснения попросту не существовало) заставила господина Секретаря просить о встрече. Именно просить... А ведь мог бы и «пригласить зайти», нынешняя должность позволяла. Если бы что-нибудь хоть отдаленно официальное, Луценюк бы давно предупредил, для того он и был внедрен в милицейское ведомство. Значит, Секретарю не до официоза. Что, и Петю-победителя клюнула в тухес победа Майдана? Ничего, так ему и надо, надо было больше бегать по морозу... Думал, небось, что премьером станет? Ну, мало ли, кто что думал... Теперь дергаться — только здоровью вредить. Лично он, Сам Самыч, не думает, а ЗНАЕТ, что станет спикером. Правда, не сейчас, чуть позже. Штандартенфюрер, дай ему Бог здоровья, научил не спешить, идти к заветной целя наверняка, выверяя каждый шаг и используя агентуру. И тогда победа гарантирована. Тем более, что и спешить-то особенно не приходится, все-таки на дворе не апрель 45-го...

Все равно хорошо бы знать, с чем он едет — снова подумал Морозенко и начал делать то, что очень любил, — теребя в ладони белого ферзя, строить самые разные предположения и продумывать линию поведения для каждого возможного варианта беседы... Хайль Штирлиц!

Президент

Он чувствовал, что время сомнений заканчивается. Скоро нужно будет принимать решение, и это решение будет самым важный из всех, которые он принимал в своей не такой уж короткой жизни...

Теперь он уже регулярно не отвечал на звонки Юли (не сомневался — она искала— не совета, а поддержки, хотела убедиться, что он, Президент, — за нее; ничего, пусть подергается немного), но позавчера на всю страну объявил, что гордится ее деятельностью. Влетевшие вскоре в кабинет Петя, Саша и Мыкола, перебивая друг друга, кричали, что он совершил непростительную ошибку; что бензиновую войну с Россией Юлька проиграет, тут даже вариантов нет, и тогда ему припомнят эти «высшие баллы», которые он ей прилюдно ставит!..

Он не спорил — не было сил... Ситуация наливалась политическим гноем, как фурункул на теле страны. Прорывать его было страшно, очень страшно, но...

Президент вдруг почувствовал, как он устал. И не сегодня, нет, а вообще... Хотелось тишины, покоя, пахнущего Спасом летнего яблоневого сада. Хотелось играть с дочками в высокой нестриженой траве и бродить по пасеке, где едва уловимый пчелиный гул напоминал о том, что Земля — живая, она дышит, плачет ливнями и улыбается радугами, щедро одаривая живущих на ней в мире и согласии...

В мире и согласии, как же! Он стиснул кулаки. (Новая коробка пластилина лежала нетронутой в ящике стола уже неделю, старые способы не срабатывали, да и медитировать было не время.) Картина вырисовывалась безжалостно четкая. Он должен выбрать — неутомимая «премьерка» или Петя, Саша, Мыкола, другие люди, в плотном кольце которых было спокойно, появлялось ощущение защищенности и надежности...

Президент задумался. Да, Юля раскручивала колесо Революции, раскручивала неутомимо и бескомпромиссно. «Даже слишком... — пронеслось в голове. — Мы не выдержим этой войны на множество фронтов — против России, которая никогда не смирится с тем, что мы не ее колония, с олигархами, уже сейчас тянущими власть в залы международных арбитражей, с криминальными баронами Донбасса, в руках которых, как ни крути, миллиардные состояния и реальная власть в регионе, с публичными истериками коммунистов всех мастей... Нет, мы не выдержим...»

Осознание истины пришло так неожиданно, что Президент резко, в один миг, покрылся испариной. Достал из кармана белоснежный платок, вытер лоб... А о каком это «мы» я тут, собственно, рассуждаю. Никакого «мы» не существует. И, наверное, пора в этом признаться. Для начала хотя бы самому себе...

У нее. Юли, хватит сил на все. Непонятно, как Господь уместил в этом маленьком, как у подростка, теле столько огня; но — уместил, и этот огонь, запылавшей над страной, вспыхнул в тысячах похожих на факелы знамен, озарил Майдан, сделал лица людей одновременно радостными и отважными.