Обстоятельства сложились таким образом, что я мог связать себя с женщиной только лишь непродолжительными, временными узами. Но Малена не заслуживала страданий и сердечных мук. Как же быть? Ведь открыто признаться я сейчас тоже не мог. Этакий варвар, забежавший в цветущий сад и в одночасье растоптавший все бутоны мозолистыми ногами. Права морального на такой поступок я не имел.
Любовь сама по себе не играла здесь главной роли. Моим чувствам все же приходилось считаться с моими же мыслями и убеждениями. Понимание того, что встал на путь одиночки и превратился в угрюмого паломника жизни, провожающего спины случайных попутчиков, которые исчезали за первым же поворотом, сдерживало, даже сводило на нет мысли об обыденных человеческих радостях.
Пусть я и стал Хранителем не по своей воле, но обратная дорога оказалась закрытой, мосты испепелены и потоплены. Право жить жизнью обычного человека постепенно покидало меня.
Приходилось отступаться от всего мирского.
Что я говорил про истины, которые наша цивилизация не познает еще долгое время? Так вот. Почему именно долгое время? Человечество, покорив или захватив Землю, утратило былые технологии и оказалось отброшенным далеко назад. На новом космическом теле, в Солнечной системе, пришлось все начинать сначала. Строить жизнь с нуля, всему учиться снова. Так как старый, впадающий в маразм, Рондал не посчитал нужным рассказать подробнее о роли и ответственности Хранителя, пришлось самостоятельно разобраться с этим вопросом.
Но самостоятельно ли? Может, Огненная Лестница снова открывала для меня какую-то правду? Не важно, откуда приходили знания, главное, что они приходили. Не мучительно и не медленно, как после амнезии, нет. Обыденно, спокойно вдруг осознавал, что вот это-то я знал уже чуть ли не с самого рождения, просто не задумывался раньше, не обращал внимания. Словно являлся живым подтверждением платоновского учения об анамнезисе — познании мира как воспоминании души о тех явлениях, которые она уже видела до своего рождения в материальной вселенной.
Мне как Хранителю предстояло подтолкнуть вперед человеческую цивилизацию. Земную, Каулорскую и Междуозерскую. Взять бережно за хрупкую руку и подвести к тому уровню развития, который прекратил свое существование из-за катастрофы. Катастрофы, которая произошла миллионы лет назад и погубила нашу древнюю межпланетную цивилизацию. Когда великое достижение науки стало яблоком раздора. Когда война уничтожила пять планет и почти всех древних людей.
Я должен был научить людей учиться. Учиться быстро и эффективно, чтобы снова открыть параллельные реальности. Уверен, этого и хотел Рондал, но не смог правильно выразить мысли, которые уже путались в одряхлевшем мозгу. Вероятно, того желала и Огненная Лестница, если она вообще имела способность чего-то желать. Непостижимое, колдовское сооружение, суть которого не подвластна даже Хранителю.
И тут возник резонный вопрос. А что дальше? Снова война и космический пепел сожженных планет? Или прекрасная утопия? Общение цивилизаций и миров? Сумеет человек воспользоваться тайнами Вселенной, проникнув в самое ее сердце, или снова все разрушит?
— Что ты там бубнишь? Кто что разрушит? — спросила Малена.
Я вздрогнул, будто очнулся ото сна или необъяснимого забытья, и переспросил, толком не разобрав вопроса:
— Что?
— Ты про разрушения какие-то…
— А нет, все нормально. Так, вспомнил…
Я постарался нацепить самую невинную улыбку в мире и снова пригубил из стакана вкус летнего дня, пронизанного ветром с благоухающих лугов. И вдруг, совершенно не ожидая от себя, задал девушке из Каулора вопрос:
— Ты веришь в другие миры? Похожие на Каулор, но другие… совсем другие…
Малена округлила глаза, но потом звонко рассмеялась и ответила так, будто давно вывела заключение, касающееся темы параллельных реальностей:
— Нет, глупыш, это невозможно! Есть только Каулор, плывущий по безбрежному океану Вселенной, и только Каулор. Нас учат с детства, что иного быть не может. А если бы имелся в мировом океане второй такой же остров жизни, мы все столкнулись и погибли бы.
— Да, Малена, ты совершенно права, — тихо произнес я, обхватил ее за талию и притянул к себе. Наши губы слились в поцелуе.
И не было смысла говорить, что мы давно уже все столкнулись. В трех мирах. Или во всех двадцати семи.
Колдовское пламя в камине затихло, оставив слабое мерцание, похожее на тление разноцветных углей.
29
УТРОМ Я ОСТОРОЖНО попытался вывести разговор нужное русло.
Мы проснулись на мягких разноцветных шкурах у потухшего камина. Просто лежали, разглядывая друг друга, будто впервые увиделись. Меня понять еще было можно, но ведь Малена знала Ральфа многие годы. Возможно именно сейчас, после ночи, проведенной в объятиях друг друга, она наконец смогла найти в измененном Ральфе родные, узнаваемые с полувзгляда черты.