Убить клоуна

Около полуночи мы уехали из «Уайтстоуна». Полчаса спустя я остановил свою машину неподалеку от «Вашингтона», средней стоимости отеля на бульваре Вашингтона. По дороге я использовал все известные мне трюки, чтобы проверить, нет ли за нами хвоста, — последним проскакивал на красный свет, дважды возвращался назад, ехал в обратном направлении по улице с односторонним движением и так далее, — и наконец убедился, что за нами никто не следит.

Несколько минут спустя Лолиту поселили в 41-м номере — под другой фамилией. На прощание я сказал ей:

— Завтра буду сильно занят, так что, скорее всего, не появлюсь у тебя до самого вечера. Не высовывай носа до этого времени.

— Даже еду буду заказывать в номер, — с улыбкой пообещала она.

— Прекрасно. Тогда до завтра, радость моя.

Она кивнула, бросив на меня взгляд из-под полуприкрытых ресниц:

— До завтра, Шелл.

Я вернулся к машине, сел в нее и поехал прямо домой.

* * *

К десяти часам на следующее утро я начал немного нервничать. Ведь наступил понедельник, и до казни Миллера осталось ровно сорок восемь часов. А это означало, что Миллера уже перевели из камеры смертников в Сан-Квентине и поместили в изолятор. Оттуда он выйдет только один раз, в газовую камеру. А я теперь был уверен в его невиновности, знал, что должен умереть невинный человек, — если только мне не удастся предотвратить его казнь.

Но единственным человеком, в чьей власти было приостановить исполнение приговора, был губернатор штата Калифорния. А все, что я «знал», — сказки спившегося подонка, слухи с городской свалки, умозаключения, предположения, свидетельства, основанные на чьих-то словах, — не произведет на губернатора никакого впечатления.

В течение следующих шести часов я ни на шаг не продвинулся в своих усилиях помочь Миллеру или прищучить Квина. Побеседовал с Айрой Семмелвейном и Джоном Портером, той парочкой, которая, по словам Пинки, получала взятки от Квина. Оба были радушны, милы, но — Квин? А кто такой Фрэнк Квин? Гангстер? Упаси бог, они не водят дружбу с гангстерами.

Так вот оно и шло. Более того, мне приходилось передвигаться по городу с предельной осторожностью. Я понимал, что Квин снова попытается убрать меня. Я не знал ни места, ни времени, ни способа, но не сомневался, что он воспользуется первым удобным случаем, — если только мне не удастся обезвредить его. Итак, в четыре часа пополудни я подъехал к магазину «Костюмы двадцати веков».

От одной только мысли, что завтра вечером мне предстоит отправиться на бал, который устраивает Фрэнк Квин для своих бандитов, мне становилось не по себе. Но на всякий случай я решил как следует подготовиться к этой безумной затее.

Вылез из «кадиллака» и направился к магазину одежды. В окне витрины красовался манекен величественной дамы в напудренном парике и пышном шелковом платье, украшенном кружевами; похоже, это была Мария-Антуанетта. Платье с таким вырезом не отважилась бы надеть ни одна современная модница: еще чуть-чуть — и вырез лифа закончился бы как раз у пояса юбки. На меня этот туалет произвел сильное впечатление. Сосед Марии принадлежал другому отрезку истории, это был римский гладиатор; земные радости уже не волновали его: он мертвой хваткой вцепился в рукоятку меча с широким лезвием, который торчал у него из груди; бедняга явно не одобрял такого обращения со своей персоной. Интересная была витрина, но на ней я не увидел ничего подходящего для себя, а поэтому вошел внутрь.

Внутри оказалось еще интереснее, главным образом потому, что за прилавком стояла маленькая очаровательная девушка с золотистыми волосами. Она, конечно, не была восковой фигурой, но я с большим удовольствием слепил бы такую восковую фигуру своими руками; на ней был костюм одалиски, и такая одалиска мгновенно свела бы султана с ума.

Я подошел к прилавку и наклонился к ней, а она спросила, томно подняв на меня длинные темные ресницы, на манер испанки, танцующей фанданго с двумя веерами:

— Я могу помочь вам?

— Можете, — ответил я.

Она ухитрялась одновременно и говорить нежным голоском, и посмеиваться, и издавать веселые восклицания, — все это производило чарующее впечатление, хотя непонятно, как у нее это получалось.

— Вижу, что именно по вашей фигуре создавали сногсшибательный костюм, выставленный у вас на витрине. Это тот самый случай...

— Костюм Марии-Антуанетты продается за шестьсот двадцать долларов, — прервала она меня, улыбнувшись во весь рот, — и я не была в этом случае моделью.

— Ладно, я понял, что это Мария-Антуанетта. Не настолько я глуп.

— Вы хотели бы купить этот костюм?

— Нет, мне нужно подыскать что-нибудь для себя.

Она деликатно кашлянула и захлопала длинными ресницами, красиво оттенявшими ее карие глаза; мне почудилось, что я ощутил нежное дуновение ветерка.

— Для себя, но на время, — поспешно добавил я. — Меня пригласили на костюмированный бал.

— А что вы хотели бы?

— Что-нибудь такое, чтобы закутаться с головы до пят.

— Вам это не пойдет.

— Вы так считаете? Хочу... удивить кое-кого.

— Ах, не хотите, чтобы вас узнали? Сюрприз?

— Вот именно.