Убить колибри

– Вы правы, печальное зрелище, – ответил Макарцев. Соглашаясь с Федором Кальяном, снискал его расположение.

Зазвучала приторная восточная музыка. Ее сопровождал птичий щебет, словно в зал влетела стая дроздов. Но это были не птицы, а крохотные, полуобнаженные женщины, таких миниатюрных размеров, что напоминали марионеток. Точеные ручки и ножки, с пальчиками, на которых краснели капельки маникюра. Их грудки и бедра едва прикрывали усыпанные блестками тряпицы. Их волосы были уложены в модные прически, а губы напоминали пунцовые бутончики. Лилипутки вбежали в залу, стали изгибаться, крутить маленькими животами с выемками крохотных пупков. Танцевали эротический танец, а потом ловко, подсаживая одна другую, заскочили на стол и продолжали танец среди блюд, винных бокалов, тарелок. Кокетливо улыбались гостям, и те смеялись, потешались, некоторые мужчины пытались коснуться пальцем бугорка груди, но лилипутки с серебряным смехом уклонялись, и вдруг все попрыгали на Гусейнова. Уселись ему на плечи, на голову, повисли на рукавах, как ручные зверьки, выведенные на домашней звероферме, преданные хозяину. Гусейнов отламывал от осетрины нежные ломтики, одаривал лилипуток, и те с наслаждением лакомились. Гусейнов стряхнул с себя лилипуток, те попрыгали на пол и с птичьим щебетом убежали.

– Животный мир! – с отвращением произнес Федор Кальян. – Россия – страна лилипутов!

Поднялся известный художник Строгайло, мастер магического искусства. Его руки были забинтованы, из бинтов торчали пальцы с желтыми от йода ногтями, на лице были пластыри. С трудом держа бокал, он обратился к хозяину дома:

– Дорогой Джебраил Муслимович, вы редкий для нашего рационального времени мыслитель, который понимает истинное устройство мира, чувствует витающие в нем таинственные энергии. Ваша помощь людям искусства неоценима. Ваша помощь моим исканиям будет записана в анналы современной культуры. Вы спонсируете мои эксперименты, мои опасные эстетические опыты, один из которых, вы видите, окончился неудачей. Аппарат взорвался у меня в руках и едва не сделал меня калекой. Я следую путем великого Теслы, стремлюсь обуздать энергии космоса. Надеюсь и впредь на вашу помощь. За вас, мой благодетель! – Строгайло встал из-за стола, приблизился к Гусейнову, но не чокнулся с ним. Показал на свои изувеченные руки, давая понять, что они радиоактивны. Выпил вино и вернулся на место, мученик и новатор.

Теперь говорила критикесса, редактор литературного либерального журнала. Она была худая и изможденная настолько, что сквозь серую кожу лица проступали черепные кости. Возникала пугающая догадка, как будет выглядеть ее мертвая голова, когда исчезнут остатки плоти, опустеют глазницы, останутся челюсти с несвежими зубами и на костлявой голове повиснут косицы полуистлевших волос.

– Дорогой хозяин, наш журнал обязан своим существованием исключительно вам. Мы отстаиваем традиции Солженицына, Гроссмана, Пастернака перед нашествием варварской культуры современных ура-патриотов. Низкий поклон вам за это! – Дама поклонилась, и что-то застучало, заскрипело в ее старом теле. – Я слышала, мир ведь полнится слухами, что вы, Джебраил Муслимович, написали повесть о любви. Не сомневаюсь, что это восхитительная повесть. Мы в журнале льстим себя надеждой, что она появится на страницах нашего издания. За вас, мецената, мыслителя и писателя. – Дама с трудом, едва удерживаясь на ногах, приблизилась к Гусейнову, одарила безумным старушечьим взглядом и, забыв выпить вино, побрела обратно.

Гусейнов принимал похвалы, весело мигал маслянистыми глазками, крутил головой в нарядном восточном колпачке. Был похож на лукавого продавца изюма и арахиса.

– Русская интеллигенция – это омерзительный придаток азербайджанского вещевого рынка! Вся Россия – это рыночный лежалый товар! – зло произнес Федор Кальян, заглатывая очередную рюмку водки, обращая к Макарцеву бескровное, с красными губами лицо, дрожащее от отвращения.

– К сожалению, вы правы, – вздохнул Макарцев.

Раздался хриплый рев, угрюмое рыканье, свирепое мычание. В зал вошли два мускулистых, голых по пояс негра. Они вели на цепях быка. Кольцо в бычьем носу мокро блестело. Бык сотрясался от боли, похоти, дикой страсти. По красной атласной коже пробегали судороги, дико набухли семенники, выпал огромный, до земли, отросток, с которого липко капало. На спине быка сидела прекрасная обнаженная женщина. Улыбалась, стискивала бычьи бока обнаженными коленями. Держала в руках лукошко, из которого выхватывала пригоршни розовых лепестков и кидала в застолье.

Негры провели быка вдоль стола. Бык крутил башкой, вращал кровавыми глазами. Гости ахали, разбивали от страха бокалы. Очаровательная наездница осыпала их благовонными лепестками. Скрылась вместе с быком и чернокожими атлетами. На полу остался липкий след, на который тотчас же набросились служители, старательно его удаляя.

– Боже, какая мерзкая гримаса! – воскликнул Федор Кальян. – Скотоложство как символ современной России! Поздравляю тебя, Святая Русь!