Убить куклу

Лариса Дмитриевна, невысокая, крепко сбитая сотрудница отдела опеки и попечительства, налила воду в стакан, залпом выпила и только после этого расположилась на просторном диване перед журнальным столиком. Привычку говорить со всеми назидательным и непререкаемым начальственным тоном она приобрела, работая в детдомовской школе учительницей математики. Лера до сих пор помнит ее испепеляющий взгляд и напор, с которым Лариса Дмитриевна вдалбливала в «тупые головы недоумков» утверждения превосходства всевозможных формул и цифр. Вот и теперь создавалось впечатление, что она гвозди вколачивает в стену, или, того и гляди, схватит указку и треснет ею по голове собеседника, как не раз лупила подвернувшегося под горячую руку воспитанника – чтобы тот не перечил.

– Ох и язва же ты, Ларка. Своего нет, так ты моего готова с грязью смешать. Разве не знаешь, что завидовать грех? – парировала Антонина Семеновна, директриса детдома, открывая шкаф и кокетливо поправляя перед зеркалом, встроенным в дверцу, жиденькие волосы.

– Было бы чему завидовать, так позавидовала бы, не постеснялась.

– Да уж, ты у нас не из стеснительных. Только сначала своего заведи, а потом и изгаляйся над ним сколько влезет. А моего не трожь! Моя семья – не твоя забота.

Директриса кинула равнодушный взгляд на собеседницу, закрыла шкаф, чуть прикрыла окно и с трудом втиснула роскошные формы в начальственное кресло. Обилие еды, приносимой на завтраки, обеды и ужины заботливой поварихой, никоим образом не способствовало сдерживанию аппетита, а потому пылающие щеки Антонины Семеновны лоснились от жира, а тело добрело изо дня в день, что к истинной доброте не имело никакого отношения.

– Ладно тебе обижаться-то, – фыркнула директриса.

– Я на дураков не обижаюсь, себе дороже, – надменно проговорила Лариса Дмитриевна.

– Так как с нашим делом? Решайся уже, меньше трех недель осталось.

– А ты понимаешь, что без ножа меня режешь? Я не могу обидеть бедную сиротку.

– Да знаю я, какая ты у нас добрая и жалостливая! – не унималась Лариса Дмитриевна. – Других обирала до нитки, а эту вдруг пожалела? С чего бы это? Или хочешь в этом деле без меня обойтись? Так не выйдет, не на ту напала!

– Не могу я так больше, душа не на месте.

– Обеспечь сначала себя к старости, потом о душе будешь думать. Тебе до пенсии всего ничего, а ты никак не поумнеешь. Сейчас надо думать о завтрашнем дне, сегодня. Завтра уже поздно будет. Зачем упускать то, что само в руки идет? Тоня, пойми, она, как и все остальные, уедет отсюда, и ни одна собака о тебе не вспомнит. И ты под старость лет не будешь нужна никому! – вбила очередной гвоздь Лариса Дмитриевна.

– Лара, да что же ты такое говоришь?! У меня муж, дети. Это у тебя, кроме кота, никого.

– Вот именно! Я что, твоего муженька-лодыря не знаю, который всю жизнь сидит на твоей шее да на баб помоложе заглядывается? Вот только не надо такую постную мину корчить! Кто, как не я, твоя подруга, скажет тебе правду в глаза? А ты цени это! Другие льстят без всякого зазрения совести, а сами за твоей спиной интриги плетут. Я же, напротив, помочь пытаюсь. А ты уперлась рогом, как упрямая корова, да еще глаза закрыла, чтобы не видеть, что у тебя под носом делается.

– Ну что ты такое говоришь?!

– Я знаю, что говорю! Или деток своих возьми: один уже лет пять как в Москве и глаз не кажет, потому что у него там своя жизнь. Другой сын тоже с тобой не живет. И ты им нужна только как подмога. Что – не зовут они тебя к себе? И не позовут, если ты не поможешь им жильем собственным обзавестись. А на какие, спрашивается, шиши? Вот я тебе предлагаю дело, на котором мы бы с тобой неплохо заработали, а ты сама отказываешься от своего блага. Знали бы твои детки, которые чужие клоповники снимают за бешеные деньги да нужду испытывают, не сказали бы тебе спасибо.

– Лара, перестань! – отмахнулась пухлой ручкой Антонина Семеновна. – Будет тебе преувеличивать-то! Мне и без тебя тошно.

– Не перестану. Ты ведешь себя как собака на сене: и сама не ам, и мне не даешь кусок пожирнее отхватить.

– Да чем же я-то тебе мешаю? Ешь сколько влезет.

– А тем, что отказываешься помогать. Без тебя-то я разве справлюсь?

– А если нас разоблачат?

– Как?! И главное – кто? Те, кто сам не прочь полакомиться чужим? Так мы с тобой не жадные, поделимся с кем нужно. Уплывет квартира-то! Ты ею пользовалась много лет, сдавала внаем, денежку хоть и копеечную, но получала же. Неужто не жалко будет кому-то даром отдавать? Я тебе раньше предлагала реализовать ее, а ты вот дождалась, пока девчонка подросла. Теперь сложнее будет. Да, кстати, а что это ты о ней так печешься? Уж не родственница ли она тебе какая?

– Скажешь тоже! Да разве позволила бы я родственнице в детдом попасть?

– Ну так давай действовать! Теперь у нас одна возможность беспрепятственно получить квартиру – признать Славину недееспособной. Другого пути нет.