Убить куклу

Зазвонил телефон, Сорокин поднял трубку.

— Виктор Иванович? Добрый вечер! Это Павел Ставский, из Энска.

— Очень рад, Павел Львович! Как ваша книга?

— Сама себя пишет.

— Разве такое бывает?

— Бывает, но редко. Вы не могли бы перезвонить? Мне очень дорого.

— Да-да, конечно. — Сорокин отключился и набрал номер сотового Павла. — Это Сорокин. Так какими судьбами, Павел Львович? Неужели нашлось сообщить мне что-то новенькое?

— Вы прямо как в воду глядите. Хочу сделать чистосердечное признание.

— Я весь внимание, — добродушно ответил Сорокин и напрягся в ожидании услышать нечто захватывающее. «Ну прямо наваждение какое-то! Сплошные чистосердечные признания. А ведь Павел и в самом деле оказался замешан в этом преступлении! Вот только ему-то зачем признаваться?» — В чем же вы хотите признаться, Павел Львович, уж не в преступлении ли?

— Ну что вы, Виктор Иванович! Какой из меня, калеки, преступник, скажете тоже!

— Не скромничайте, Павел Львович, у вас не мозг, а кладезь всевозможных идей для преступлений.

— Вы мне льстите. Но все равно приятно. Хоть я и не являюсь тем, кем вы меня воображаете, все же в мошенничестве я чистосердечно признаюсь. Это мне нужно было для моей новой книги. Я не представлял, как начнут развиваться события, потому и решил проверить в действительности — возможно ли то, что я задумал. Писатель иногда и сам не прочь стать одним их придуманных героев.

— А писатель согласен потом отвечать за свои деяния?

— Умный писатель не станет так далеко заходить, а тем более ссориться с правоохранительными органами.

— В таком случае вам нечего опасаться.

— Как сказать, Виктор Иванович. Как сказать! Иной следователь, вместо того чтобы отблагодарить за помощь, еще и статейку в законодательстве подыщет, чтобы наказать доброхота. У нас ведь всегда виновен тот, кто проявляет инициативу и бежит впереди паровоза.

— Вам, Павел Львович, удастся избежать напрасных обвинений, потому что я как раз не из тех следователей, которых вы не без основания опасаетесь.

— Понятно, значит, вы из других — из добрых и справедливых, которых и в хвост и в гриву?

— Так точно, даже не сомневайтесь!

— Тогда мы с вами сработаемся. То есть, я, конечно, хотел сказать: поймем друг друга. Так вот, должен вам признаться, что письмо с биоматериалом Леры подбросил Леонову по моей просьбе Егор. Его матушка, Антонина Семеновна, рассказала ему историю своей подруги и сделала предположение, что Лера может с успехом оказаться дочерью Леонова. Вот я и подумал: а почему бы и нет? Намерения-то у меня были самые что ни на есть благие: помочь отыскать Лере отца, а не имеющему детей Леонову на старости лет заполучить в наследники родную кровиночку.

— О себе вы, конечно, совсем в этот момент не думали. Или все же подумали? Например, почему бы не оказаться вдруг мужем дочери богатого бизнесмена?

— Ну не совсем так, конечно, но суть вы поняли… Так вот, Леонов и в самом деле поверил, что Лера его дочь. Но кому-то очень не хотелось отдавать ей наследство, поэтому Леру подставили, чтобы объявить недостойной наследницей.

— А Лера знала, что вы с Егором разыграли ее словно в карты?

— Нет, конечно! Она бы на эту аферу… то есть я хотел сказать, шутку, ни за что бы не согласилась. И вот чем закончилась наша проверка Леры на предмет родства с Леоновым. Лера оказалась не его дочерью, да еще и сидит за чье-то преступление. Верх глупости считать Леру убийцей. Не там роете, господин следователь, ой, не там!

— А вы, значит, знаете, где надо рыть?

— Нет, я тоже не знаю. Да и не мое это дело — распутывать реальные преступления. Я больше по выдуманным специализируюсь.

— Тогда зачем звоните? Вы же прекрасно понимаете, что на основании ваших телефонных признаний я все равно не отпущу Леру.

— Конечно, понимаю. И очень надеюсь, что вам удастся найти настоящего убийцу. Но я вам не все рассказал. Насколько я понял, биоматериал, присланный мной, все же подтвердил родство с Леоновым? Лишь при повторной экспертизе никакого родства именно с Лерой не обнаружилось. Вот я и задался вопросом: а чей же биоматериал я отослал Егору? В конверт я закладывал волосы и обрезки ногтей Леры, а там оказался биоматериал совсем другого человека. Как такое могло случиться? И тут я вспомнил, что конверт я посылал с посылкой для Егора. Поэтому заменить биоматериал могла только Антонина Семеновна, его мать, больше некому. Я пригласил ее в гости, поговорил с ней по душам, она мне все и выложила. Оказывается, двадцать шесть лет назад не только мать Леры имела с Леоновым интимные отношения, но и Антонина Семеновна сподобилась. Ох и кобель был по молодости этот ваш Леонов, ни одной юбки не пропускал. Так вот, всю жизнь Антонину Семеновну мучила мысль о том, что ее младший сын Гришенька родился не от мужа, а от Леонова. И тут, наконец, появилась возможность проверить это. Потому она и подала идею Егору, а тот подбросил ее как бы невзначай мне.

— Вы хотите сказать, что младший брат Егора — биологический сын Леонова?! А сам-то Григорий Машков знает, что приходится Леонову биологическим сыном?