Убить Ланселота

Обвинения Магтары были несправедливы и обидны: именно на такие слова отвечать труднее всего. Хоакин умолк в растерянности.

Как вы упрямы, сударь, как упрямы! —

запела Маггара.

Меня упреки ваши ранят тяжко.
Любви прекрасной благородной дамы
Вы недостойны. Ах, наивная бедняжка!

— Но…

Вы, сударь, слепы! Да! Да! Да!

— О боже…

В груди у вас осколок льда,
Похоже

— Маггара, стой!

Вы, сударь, наломали дров немало.

Уйдите прочь. Довольно! Хватит! Я устала!

Кто спорит с женщиной, сокращает себе жизнь.

— Хорошо, хорошо, я виноват. Исправлюсь. Куда дальше?…

— Налево. Видишь дверь со знаком нижних миров? Устроим привал.

Знак, о котором говорила фея, походил на стилизованное изображение лохани. Внутри комната сияла непривычной белизной. Посредине стояла огромная мраморная ванна. Два крана, коврик в пупырышках, занавесь из бамбуковых реек.

И ни малейшего намека на окна. Мертвенный белый спет лился из волшебного шара над головой.

В кармане застучала табакерка. Стрелок щелкнул крышкой, и саламандра выбралась на волю.

— Ох! — Огненная змейка скользнула по белым плиткам. — Роскошь! Блеск!

— Инцери, веди себя прилично.

— Ага, щаз. — Ящерка разбежалась и заскользила по кафельному полу, как на коньках. — Волшебный дворец шарлатана! — взвизгнула она.

Кто-то снаружи подергал ручку, но, убедившись, что дверь заперта, ушел.

— Зря мы ушли из приемной, — вздохнул Хоакин. — Эрастофен обещал рассказать что к чему.

— Это была твоя идея — уйти.

— Разве? Хорошо, хорошо, моя. Не спорю. — Он деланно нахмурился. — Что будем дальше делать?

— Не знаю.

Стрелок подошел к зеркалу. Из-за прозрачной поверхности на него смотрел совершенно незнакомый тип: веселый рубака, бесшабашный, мечтательный, «Это я, — подумал Хоакин. — И я чувствую себя на своем месте. Словно Горацио Кантабиле, что из отравителя сделался поваром. Только я из разбойников превращаюсь…»

…в героя?

— Маггара! — Он ткнул пальцем в стекло. — Это я?

— Ты, конечно.

— Давно я чихал последний раз?

— Вчера. До того, как мы встретили карету Золотого Облучка. А что случилось?

— Ничего. Позавчера я встретился с Бизоатоном Фортиссимо. А до этого — помог Алану создать легенду о вольных стрелках. А до того сбежал из академии Града Града. Я ведь хорошо помню свое отражение. Оно всегда было — как бы это сказать? — слишком мягкотелым.

— Хок, помилуй! Ты нисколько не изменился. Уж я-то тебя отлично помню. Хотя… — В глазах Маггары мелькнуло сомнение. — Ты стал жестче.

— Я должен отыскать шарлатана.

— А Лиза?

— Лиза пока вне опасности. Она жертвенная дева и прекрасно знает это. Пока она следует привычному ходу вещей, будет все хорошо. Мне же в голову лезет всякая чушь.

— Что именно?

— Перед тем как навести заклятие, Бизоатон назвал меня Ланселотом. Почему? Я должен выяснить.

— Понимаю. Ты упрямый и своевольный. Всегда добиваешься своего… А еще — ты обещал Фуоко, что не оставишь ее. И мне жаль бедного Бахамота, потому что ему придется несладко.

— Значит, ищем шарлатана? — подняла голову Иниери. — Уррра!

Жизнь в Бахамотовой Пустоши удивительна. Тримегистийцы все немножечко маги, а потому трепетно относятся к словам.

Слово — это идол.

Слово — это товар.

Слова покупают и продают. Ими жонглируют, наводят страх и заставляют желать того, что вам совсем не нужно. Словом можно даже отправить человека в пасть чудищу. Мало того: жертва будет чувствовать себя счастливой.

В Пустоши обитают волшебники. Они заняты тем, что производят слова и числа. Именно поэтому они правят неволшебниками, что живут снаружи.

Хоакин шел запутанными коридорами, не пропуская ни одной двери. Шарлатана он пока что не нашел. Скорее всего здесь располагались маги низшего уровня: маги-чернорабочие, маги-курьеры, маги — сантехники и уборщики.

Девушки с тонкими губами, с волосами, собранными в пучок, пялились в магические зеркала. Ни одна из них пока что не произнесла волшебных слов: «свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи». Эти синие чулки давно махнули рукой на свою внешность. Они точно знали, что «на свете всех милее, всех пригожей и белее» кто-то другой.

Их зеркала заполняли слова и цифры. Магини разглядывали их, не отрываясь, даже ели и пили, не отводя взгляд от хрусталя. Временами появлялись картинки: гуси, стреляющие из арбалетов, выкройки платьев, портреты знаменитых героев (Гури в том числе). Смотреть на них было интереснее, чем на цифры. Но почему-то в этот момент взгляды волшебниц становились настороженными. А зеркала они старались повернуть так, чтобы их не видел никто посторонний.

Хоакин скоро сообразил, что может бродить по всем комнатам и делать, что хочет. Главное — не заслонить ненароком кому-нибудь зеркало, потому что тогда магини начинали беспокоиться. В остальном они совершенно не различали реальность и вымысел.