Убить Ланселота

За сто двенадцатой дверью располагалась маленькая демиургическая лаборатория. Шкафы были завалены горами, пустынями, лесами; с потолка свисал искрящийся пучок молний. Ветры и ураганы свистели в вытяжной трубе, запах озона наполнял воздух. Хоакин завертел головой.

— Ох! Ух ты! Надо же!

— Нравится? — послышалось со стороны окна. — Подожди, я сейчас.

Сухонький человечек лет пятидесяти склонился над пестрым многослойным маджонгом. Мозаику составляли крохотные костяшки с иероглифами и рисунками. Частью она располагалась в лаборатории, но в основном ее положение было неопределенно. Скажем так: где-то в мировом континууме.

— Минуточку. Подожди, я еще парочку монад добавлю.

При взгляде на мозаику у Хоакина начала кружиться голова. Подобное чувство наверняка возникает у зеркала, что заглядывает в коридор, образованный отражениями в зеркале напротив.

— Это… это все мы?

— Да, это Террокс.

Потрясенный Хоакин уселся возле умывальника. В фаянсовой раковине плескался великий океан. Желтая пластмассовая уточка кокетливо поводила хвостом, пытаясь пробиться сквозь, острова мыльной пены.

— Я рад, что ты зашел, Хоакин. — Создатель вытер руки тряпкой. — Вы, создания, нечасто заглядываете к нам.

— Извините. Если бы я знал об этом…

— Ничего, ничего.

Хоакин неловко помолчал, а потом добавил:

— Но разве после смерти… Я имею в виду…

— Что после смерти?

Слова давались Хоакину с трудом. Почему-то он стеснялся говорить о том, что волновало и тревожило еще с детских лет. Но жить с грузом на душе проклятие почище неизменности.

— Когда я был маленьким, — объяснил он, — к нам заходил священник. Понимаете?

— Так-так… Продолжай.

— Он рассказал мне, что случится, если я буду плохо себя вести. Рассказал, куда я попаду. По его словам, здесь есть такая маленькая комнатка…

Создатель слушал с напряженным вниманием на лице.

— Ага, так… Да, понятно… — кивал он, по мере того как продолжался рассказ Хоакина. — Гармония вселенной… созвучие… Дальше не надо. Я понял. Нет, петь в хоре не потребуется. По крайней мере, если ты сам этого не захочешь.

— Спасибо.

— Не за что. А почему тебя это волнует?

Истессо поманил Создателя пальцем. Когда тот придвинулся, шепотом объяснил свои затруднения.

Брови Создателя поползли вверх.

— Ты шутишь? Но я создал вас по своему образу и подобию. Вы все обладаете идеальным слухом и голосом. Подобно мне.

— Тогда что же нас ждет после смерти? На самом деле?

— Ничего особенного. Те, что умерли, они все там.

— За занавеской?

— Ну да. Хочешь чаю?

— Разные религии говорят о послежизни разное…

— Я знаю. Это моя недоработка. Но одно известно наверняка: после смерти вы все пьете чай в моем обществе. Так ты будешь?

И, не дожидаясь ответа, Создатель прищелкнул пальцами. На столе появились самовар и чашки. Плетеная корзиночка с хлебом, варенье, сахар.

— Не поверишь, Хок, но ты у меня — любимое творение.

— А остальные? Неддам, Фероче?

— Они тоже. Все по-разному. — Создатель подпер щеки кулаками, мечтательно прикрыв глаза. — Ты ведь архетипичен, Хоакин. Олицетворяешь дух бунтарства, тягу к переменам. Очень я это уважаю. Потому что сам консерватор до мозга костей.

Глаза-щелочки распахнулись.

— Да что ж я сижу? Гостя развлекать надо! Ты уж скучаешь, поди, носом клюешь. Давай я тебе фотографии покажу.

Создатель принялся выдвигать ящики стола. Истессо с любопытством следил за ним.

— Куда ж я их-то? Эк незадача. Вчера же здесь лежали.

Наконец нужный ящик отыскался. Создатель выложил на стол кипу альбомов.

— Я не очень назойлив? — спросил он. — Старческая причуда. Налей себе еще чашечку. — Верхний альбом пополз с вершины стопки, и Творец подхватил его. — Вся история Вселенной здесь. От первого дня и до финального потопа.

— Потопа?

— Да. Я консервативен… впрочем, об этом я уже говорил. Не люблю новшеств. Мир Террокс погибнет в ревущем водовороте. Это случится через несколько миллионов лет.

— Долгий срок.

— По нашим меркам не очень. Еще сахарку?

Хоакин попал в плен собственной деликатности. Радушный хозяин не дал ему сказать ни слова. Раскрыл альбом и принялся водить пальцем по фотографиям.

— Первозданная Тьма, — комментировал он. — Снова Первозданная Тьма… опять… это — Машенькин пудель… еще Тьма… не получилась карточка. А! Вот здесь интересно: первые лучи света. Ну эти два миллиарда лет можно пролистнуть…

— Э-э… стоп, о господи!

— Что случилось, Хоакин?

— Постой… У меня все еще в голове не укладывается. Ты сказал, несколько миллионов лет? Но ведь это время еще не наступило?

Создатель выудил из стопки следующий альбом.

— Вот ты о чем, — протянул он рассеянно. — Понятно. Дело в том, что время неважно. О, смотри, какая чудная магма! Редко где встретишь такую магму. Я горжусь ею.

— Но время, время! — забеспокоился Хоакин. — Как же это оно вдруг неважно?

— Вон оно — в той коробке лежит. Хочешь еще печенья? Смотри лучше: вот первые бактерии. Мне всегда говорили, что бактерии у меня получаются лучше всего.