– Это та, которая оставила тебе пакет из Кана, – проворковали девочки, выбежавшие вслед за отцом в прихожую. – Она нам очень понравилась.
– Чем же? – спросил отец.
– Она такая умная! У неё приятное выражение лица и благородные манеры. Мы думаем, что она из дворян.
– Из дворян? Вот как?! Любопытно… – Дюперре велел привратнику пригласить посетительницу и обернулся к дочерям. – А вы, непоседливые девчонки, немедленно возвращайтесь к столу и ухаживайте за гостями. Я скоро приду.
Ожидая визитёршу, Дюперре не преминул поглядеться в зеркало, стоявшее в прихожей: достаточно ли опрятно он выглядит, чтобы принимать благородных особ. Отёр салфеткой усы и бороду (среди депутатов Конвента он был едва ли не единственный бородач), поправил галстук, ещё немного подумал и надел длиннополый шлафрок[55]
, чтобы скрыть свою полноту. «Что-то я раздался в последнее время…» – отметил он про себя.Вошедшая с первого взгляда показалась ему необыкновенной особой. Дело даже не в том, что она была настоящей, породистой нормандкой. Дюперре встречал нормандок и они не производили на него впечатления. Холодные, заторможенные, чопорные; казалось, суровые северные ветра застудили их сердца и притупили чувствительность. Но эта барышня… В её манере держаться, а facon de parler, во всех её движениях ощущалась деятельная решительная натура. В её речи, состоящей из коротких отрывочных фраз, было что-то весомое, внушающее уважение. Эти чувства уже испытали Петион и Барбару, а теперь настала очередь их более опытного и более искушённого коллеги.
– Вы гражданин Дюперре, с которым я имею честь говорить?
– Совершенно верно.
– Я – та, которая привезла вам пакет.
Депутат слегка повёл рукой, приглашая её пройти в столовую комнату, дверь куда была приоткрыта и откуда доносились взрослые и детские голоса, но Мария не двинулась с места.
– Мы можем поговорить тет-а-тет?
Понимающе кивнув, он открыл дверь в небольшое боковое помещение, судя по обстановке, – рабочий кабинет. Там они расположились на мягких стульях возле мраморного камина.
– Чем могу служить? – осведомился хозяин.
– Вы прочли письмо Барбару? – спросила гостья в свою очередь. Дюперре протянул руку к камину, взял пакет и распечатал его. Во время чтения письма посетительница хранила молчание.
– Очень любопытно, – молвил депутат, помахивая бумагой. – Как я понимаю, вы состоите в дружеских отношениях с Барбару, и он вас весьма ценит.
– Я знакома со многими представителями, укрывшимися в Кане. – заметила Мария.
– Укрывшимися в Кане… В предыдущем письме Барбару сообщал, что в город съезжаются посланцы нескольких департаментов и что затевается нечто необыкновенное.
Гостья ответила так, словно была штабным офицером и зачитывала последнее донесение:
– В Кане учреждён Центральный комитет департаментов, которые не подчиняются Горе. Готовится армия для похода на Париж, во главе которой стоит генерал Вимпфен. Передовые части уже выступили из Эврё.
– Выступили из Эврё… Очень хорошо, – произнёс Дюперре с улыбкой, хотя он вовсе не был уверен, что это хорошие новости. – Как поживают мои коллеги-депутаты?
– Мне известно, что Барбару, Петион, Лесаж и ещё кто-то собирались идти вместе с армией. Сейчас они, должно быть, уже в походе.
– Уже в походе… – повторил хозяин ещё более неуверенно (у него была манера повторять последние слова собеседника, в чём многие видели особый приём, рассчитанный на то, чтобы потянуть время и обдумать свой ответ). – Стало быть, начинается большая заваруха…
Тут Дюперре придал своему лицу серьёзное выражение:
– Вы уже знаете о том, что Комитет общественного спасения предложил объявить ваших друзей вне закона? (Так, с «моих коллег» он плавно перешёл на «ваших друзей»).
– Нет, – сказала Мария. – Я не читала газет с тех пор, как покинула Кан.
После этого депутат взял с камина вчерашний номер «Национальной газеты», как назывался теперь «Монитор», и положил его перед гостьей:
– Вот: подчёркнутое мною место.
Это был конец доклада Сен-Жюста о бриссотинцах, сделанного в Конвенте 8 июля: