Она делает шаг назад и шире открывает дверь.
— Входи.
Подходит Видок, вытирая руки о чёрную тряпку, которая, подозреваю, изначально была не такого цвета. Он заключает меня в медвежьи объятия.
— Рад тебя видеть, мой мальчик. И смотри-ка, никакой крови. Нам нужно вино, чтобы отпраздновать.
— Благодарю.
Беря из буфета бутылку вина и бокалы, он говорит:
— Аллегра собиралась тебе звонить. Скажи ему.
Она улыбается мне.
— Эликсир Чашницы готов. Мы закончили его с час назад.
Видок возвращается с бутылкой, протягивает бокалы и наливает все вина.
— Аллегра догадалась. Зачастую, когда те старые ведьмы записывали свои зелья, они пропускали шаг-другой, чтобы сберечь секреты. Мы работали всю ночь, но смесь не становилась однородной. И тут Аллегра интуитивно нашла решение. Ты желаешь сохранить своё тело, так что его мы и добавили в неё. Я нашёл в мусорном ведре одну из твоих окровавленных рубашек, отрезал клочок и бросил туда. В этом весь фокус. Эликсир должен готовиться для каждого индивидуально. И конкретно этот — твой.
Он протягивает мне маленькую старинную аптекарскую бутылочку янтарного цвета. Что-то типа той, которой пользовалась Мэтти Эрп, чтобы прятать от Уайетта[194] лауданум[195].
— Спасибо. Я не шучу.
Видок встаёт рядом с Аллегрой, обнимает её и целует в висок.
— Она скоро заменит нас всех. А ты, ты снова станешь самим собой, в рубцах и морщинах, как мошонка Люцифера.
Что можно сказать на это? Я поднимаю свой бокал.
— За яйца дьявола.
Аллегра и Видок поднимают свои.
Он говорит:
—
Мы с Видоком осушаем бокалы. Аллегра вежливо пригубливает из своего и спрашивает:
— Кстати, о дьяволе: это правда, что ты работаешь на него?
Я прикладываю руку к ране, где вошла пуля.
— Похоже на то. Прошлым вечером я спас засранцу жизнь.
Аллегра глядит на меня с видом разочарованной училки, но Видок наклоняется, чтобы получше рассмотреть пулевое отверстие.
— Шёлк Сан-Рафаэль.
— Даже не знаю. Мои глаза были закрыты.
Он смеётся и наливает нам ещё вина.
— Я тебя не виню. Они мерзкие маленькие твари.
Когда он предлагает налить Аллегре, она качает головой.
— Как ты можешь на него работать?
— Я работаю на него, потому что он мне платит, как и Стража.
— Тебя не беспокоит брать у него деньги?
— А брать у меня, когда я тебе плачу? Часть твоей зарплаты идёт из тех средств, что он даёт мне. Зарплаты за работу, которую ты даже больше не делаешь.
— Я не святоша, но не думаю, что это правильно.
— Совсем недавно ты умоляла меня познакомить с ним. Теперь ты вдруг Коттон Мэзер[198]. С чего бы это?
— Хотеть увидеть его — это не то же самое, что работать с девяти до семнадцати на того, кто является сущим злом.
— Это не он отправил меня в ад. Он не тот, кто хочет уничтожить мир, Небеса и всё, что между ними. Это Мейсон. Люцифер всегда предельно открыто вёл себя со мной. Меня беспокоят люди. Кроме того, он выдал мне гонорар практически сразу, как я вернулся, так что я ему должен.
— Ты действительно считаешь, что его волнует, что он задолжал тебе? Думаешь, он не обманет тебя, чтобы забрать твою душу?
— Меня не волнует, что он сделает. Меня воспитали платить свои долги. Кроме того, я же Пиноккио, помнишь? Не совсем настоящий мальчик. Никто не знает, есть ли вообще у нефилимов душа.
— Всё верно, папенькин сынок, заступись за старика.
— О чём ты?
— Ты сказал, что Люцифер помог тебе, когда ты охотился на Мейсона и Круг. До сих пор он платил тебе деньги только за то, чтобы ты ничего не делал, а только пьянствовал. Теперь он здесь с работой, которую легко мог поручить другим людям, что означает, что это всего лишь повод держать тебя рядом.
— Прошлым вечером я вытащил его задницу из огня, и в доказательство этого во мне есть дырки.
— Как думаешь, сколько копов принадлежат Люциферу? Сколько политиков, солдат, шпионов и корпоративных миллиардеров в одной лишь Калифорнии? И ты единственный, кто может защитить его?
— Думаешь, не могу?
— Подумай вот о чём. Твоя мама была красивой одинокой женщиной, а твой отец был ангелом.
Видок вдыхает аромат вина в своём бокале и пожимает плечами.
— Несомненно, возможность того, что Люцифер твой отец, приходила тебе в голову и раньше.
— Мне много чего приходит в голову, но глупости я отсеиваю.
Аллегра подходит и кладёт ладонь мне на руку. Я знаю, что она пытается быть доброй, но ощущение такое, словно это коп собирается защёлкнуть браслеты.
— Чем больше ты с ним, тем сильнее он будет засасывать тебя в свой мир, так что ты действительно начнёшь вести себя как его сын, а сделав это, ты будешь таким же как он, и больше не будешь Старком.
— Для того, кто говорит, что он не святоша, ты чересчур хорошо разбираешься в теме дьявола.
— Мне нет дела до дьявола. Я беспокоюсь о тебе. Он станет манипулировать тобой, обманывать тебя и превращать тебя в то, что ты ненавидишь.
Я убираю руку из-под её ладони и наливаю себе ещё вина.
— Тебе просто завидно, что всем известно имя моего отца, а о твоём никто даже не слышал.
— Это не шутки.