Убить миротворца

Дмитрий не отважился перечить. Он еще не решил внутри себя, послушается ли он Падму. Малая частица его сознания мятежно трепетала. Но… требовалось хорошенько подумать и взвесить, чем обернется бунт, нет ли какого-нибудь компромисса, может быть, наконец, стоило бы просто отойти в сторонку и не лезть на рожон? Билет наверх, конечно, отличная вещь, но…

— Возможно, ты ждешь сейчас неких доказательств того, что директор Лопес на самом деле ксенофоб и трайбалист. Напрасно. Его образ мыслей и само существование противоречит нашим планам. Достаточно. Я тебе никаких фактов предъявлять не намерен. Ты обязан «Братству» всем, но, главное, мы можем в один день забрать это самое все. В лучшем случае, ты не лишишься своей памяти, — если это будет просто неповиновение, а не безответственная болтовня.

— Я… подумаю.

— О, нет! Так не пойдет. Дружок, сейчас ты твердо пообещаешь мне сделать все в точности так, как сказал тебе старина Падма. Кем ты себя считаешь? Уважаемым членом общества? Чистеньким? Ты дерьмо. Самое настоящее вонючее дерьмо, усвой это, пожалуйста. Но ты — наш. И пока ты наш, ты неплохо живешь. Нам достаточно известно о твоей особе, поверь. Хватит для самых радикальных выводов.

— Известно? — отрешенно переспросил Дмитрий.

— Ты, наверное, задумывался над вопросом, можно ли заставить твой родной чип работать на должности коллекционера сведений о тебе? Так вот, — можно. И совсем нетрудно. Впрочем, достаточно будет и менее радикальных мер. Собственно, не стоило сомневаться по поводу вашей с Мэйнардом беседы. Я с интересом прослушал запись. Старый обрюзгший прометей все еще речист… В смысле, был речист. Он умер как раз через несколько дней после твоего визита. И, кстати, напомни мне, я запамятовал: каким из гнуснейших каналов ты пользовался полтора года назад? 74-м? 75-м?

— Это случайно! — невольно вырвалось у Дмитрия.

Падма изобразил смех двумя сопящими звуками.

— Но почему же я еще… пользуюсь правами… почему я до сих пор в городе?

— Чистых нет и никогда не было. Истинные пути власти в мире сем грубее, злее и проще, нежели представляется умникам. Настоящей власти наплевать на твои мысли и на твои слова… кроме, конечно, тех случаев, когда слова следует оценивать как дело. Ты можешь хранить в сердце тонну мятежа. Ты даже можешь разрешить себе время от времени побалтывать лишнее. Но ты не смеешь делать две вещи. Первая — перешагивать через запреты, установленные властью. Вторая — не выполнять ее приказания. Вселенская аксиома: не болтливый раб вызывает желание наказать, а строптивый. Тот, кто повинуется, получает некоторое послабление и надежду впоследствии самому встать над стадом. Надеюсь, я понятно изложил суть, и впредь нам не понадобится возвращаться к вопросу о границах дозволенного. Итак, теперь мне требуется твое твердое обещание.

«Хорошо хоть про двойника ничего не знает. Про двойника — ничего».

— Я… готов повиноваться. Но если они допросят мой чип, там же не будет… Понимаете?

…Ему не удавалось по-настоящему разглядеть Падму. Кажется, темнота не была непроницаемой, но черный силуэт совершенно скрадывал детали, и его… как будто лихорадило. Дмитрию казалось: перед ним лист бумаги, из которого вырезали человекоподобную фигуру с голосовой приставкой, спрятанной где-то за вертикально стоящей плоскостью. Добро бы только это! Контур «листа» расплывался, а черная гуща «плоскости» то и дело шла волнами… Сомов все пытался отыскать глаза собеседника — чуть ниже треугольных выступов, обозначающих поля шляпы. Случайные отблески… — Больше ему ничего не удавалось разглядеть. Тусклое подобие света едва тревожило белки Падмы… А тут вдруг этих отблесков стало слишком много: словно на том месте, где у людей два глаза, у ночного посетителя было две грозди глаз!

«Разум всемогущий…» — знал бы транспортный менеджер Дмитрий Сомов, как это — перекреститься, — непременно перекрестился бы. Но навык подобного рода был ампутирован еще у его отца.

— Правильный ответ, дружок. Разумный ответ. Все ведь просто. Лопес потеряет статус социально ответственного человека и отправится в рустику, а ты окажешься на его вместе. Да… и, конечно, войдешь в коллегию. Так сказать, дополнительная нагрузка, от которой не стоит отказываться. Я не советовал бы. А все остальное — дело нескольких недель… Насчет чипа не беспокойся: не тот случай, чтобы его допрашивать. Это я тебе гарантирую.

Повисло молчание. Падма, по всей видимости, считал, что покончил дело. Но все еще не уходил.

— Знаешь, чего-то не хватает дружок. Последнего мазка. Мы с тобой, вроде, все расставили по местам, но, кажется, какая-то ерунда еще не отыграна… Ах, да. Чуть не забыл. Слезай с постели и становись на колени.

Дмитрий заставил себя считать стыд отжившим понятием. Он покорился. Он ждал, когда сегодняшняя напасть дойдет до финального занавеса, и ему вновь будет возвращена утлая свобода одиночества.

— Целуй ботинок еще раз.

Поцеловал.

— Итак, ты встал на путь и проходишь вратами унижения. Помни, дорога, владеющая тобой, не знает оттенков и полутонов. Рабы возвысятся… Все. До следующего раза.