Убить Отца

Пес опустил уши, отрывисто залаял и бросился на Коломбу, нацелив клыки ей в горло. Она инстинктивно загородилась левой рукой, и доберман вцепился ей в предплечье. Зубы прорвали куртку и вонзились в плоть. Вместо того чтобы попытаться высвободиться, она протолкнула руку еще глубже в собачью пасть, блокируя челюсти и не позволяя псу сжать их с максимальной силой. Она упала на колени, и на миг ее глаза оказались вровень с бешеными глазами зверя. Взгляд, словно говоривший: «Я знаю, что ты сделала», превращал пса в воплощение возмездия. Вопреки охватившему ее ужасу Коломба продолжала вдавливать предплечье в пасть добермана. Клыки вонзились еще глубже. Из разорванной руки полилась на пол перемешанная с собачьей слюной кровь. Не давая псу вырваться и вцепиться в другой незащищенный участок ее тела, она обхватила его голову свободной рукой и притянула к себе. Доберман попытался вывернуться, но только напрасно царапал лапами скользкий мраморный пол. Коломба продолжала проталкивать руку ему в горло. Это было не легче, чем пытаться удержать распираемый давлением шланг или натянутую стальную пружину, но она почувствовала, что пес давится мясом, которое пытается проглотить, и понемногу выбивается из сил.

С натугой, от которой ее голова едва не взорвалась, Коломба опрокинула собаку на бок и принялась колотить ее локтем по ребрам, целясь туда, где, как она полагала, находилось сердце. Пес исступленно вырывался, но она только крепче схватила его за шею и продолжала бить по ребрам. Нанеся пятый отчаянный удар, Коломба почувствовала, как что-то сломалось, но не сразу поняла, был ли это ее локоть или кость животного. Доберман выпучил глаза, в которых читалась уже не ярость, а ужас и дикая боль. Коломба била его по ребрам, пока не ощутила, что локоть погружается в плоть беспрепятственно, как в масло.

– Сдохни, сдохни! – простонала она. – Пожалуйста, умри ты, наконец!

Пес срыгнул и испражнился, но Коломба не разжимала хватку, пока его лапы не перестали дергаться, а потом упала на ягодицы, держась за разорванную руку. Глаза зверя остекленели. Под его тушей, там, где сломанные ребра проткнули внутренности, расползалась кровавая лужа.

Прежде чем Коломбе удалось встать, она дважды поскользнулась в болоте крови и дерьма. Истекающая кровью рука пульсировала в такт раскалывающейся голове, а бок ныл после недавнего пинка Феррари. Она нашла в ванной полотенце, чтобы остановить кровь.

Парка Данте не помешала доберману прокусить ей предплечье до кости. Обрабатывая рану перекисью водорода, Коломба заплакала от боли. Полуослепнув от слез, она, как могла, очистила руку и перевязала чистым полотенцем.

«Какой кошмар… Что я творю…»

Нелегко будет оправдаться на допросе, но сейчас это не важно. В настоящий момент продержаться на ногах еще хотя бы час казалось ей настолько титаническим подвигом, что возможность допроса виделась смутной и отдаленной. Она, шатаясь, вернулась в коридор и подняла лежащий на краю кровавой лужи телефон. Чья это была кровь – ее или добермана, – Коломба не знала. Глаза невольно возвращались к собачьей туше, словно та может в любой момент вскочить и вцепиться в ее тело. Сил защищаться у нее больше не осталось, и сейчас она просто позволила бы разорвать себя на куски.

На экране беззвучно шевелил губами взволнованный Данте, а поверх его лица высвечивался десяток новых сообщений и пропущенных звонков. Она удалила их и надела наушник.

– Я уже собирался подниматься, – с облегчением проговорил Данте.

– Сигнализация у него все-таки была, – слабым голосом сказала Коломба. – Четвероногая.

– Я видел. Бедный пес.

– Какой там, на хрен, бедный пес! Лучше бы помог мне, чем строить из себя защитника животных, а то я уже ничего не соображаю.

– Включи свет и покажи мне комнаты.

Коломба обошла квартиру, держа перед собой мобильник, как экзорцист распятие. Площадь квартиры составляла около двухсот квадратных метров. Пол был покрыт паркетом и мраморными плитами, а классическая мебель выполнена из красного дерева и стекла. У Феррари было три спальни, лишь одна из которых имела обжитой вид, просторная гостиная с гигантским телевизором в серебристом корпусе и с кожаными диванами и небольшой спортзал, превращенный хозяином в чулан.

Коломба перерыла ящики шкафов и комодов. С каждой минутой боль в голове и руке становилась все мучительней. Несколько раз глаза застилало мутной пеленой, так что ей приходилось прерываться, чтобы умыться ледяной водой. Из зеркала на нее смотрело лицо призрака.

Ей не удалось найти ничего хоть сколько-нибудь компрометирующего, ничего, что хотя бы отдаленным образом связывало Феррари с детьми или насилием, – разве что развешенные повсюду армейские фотографии да обширную коллекцию мушкетов и сабель времен Гарибальди и Первой мировой войны, выставленную на виду в гостиной.

– Ну и что ты обо всем этом скажешь? – спросила Коломба.