– А что в этом дурного?
– На этой работе я едва не погибла, мам. Это тебя правда не волнует?
Мать разразилась слезами:
– Как только у тебя язык повернулся?
Терпение Коломбы лопнуло. Она сунула тарелки в посудомойку, надела ботинки на босу ногу и, хлопнув дверью, вылетела из квартиры. Внутри все сжималось. Она пошла домой пешком, мечтая, чтобы к ней пристал какой-нибудь извращенец, на котором можно будет сорвать злость. Коломба специально выбирала самые темные переулки и с надеждой замедляла шаг, когда навстречу попадались существа мужского пола, но прохожие сторонились окружающей ее черной тучи. Добравшись до дому, она была уже настолько вне себя от ярости, что почти решилась постучаться к соседу снизу, который как-то вернул ей упавшие к нему на балкон с бельевой веревки стринги (на следующий же день она купила сушилку). «Готов поспорить, вы в них отлично смотритесь», – сказал он, окинув ее раздевающим взглядом. Тогда она вырвала трусики и отправила соседа восвояси, но теперь бы с радостью стерла похотливую улыбочку с его лица.
Однако на верхней ступеньке лестницы сидел Ровере.
Коломба не знала, на что решиться: то ли молча его обойти, то ли схватить за лодыжку и спустить с лестницы, то ли заорать ему в лицо. Выбрав четвертый вариант, она села с ним бок о бок.
– У Сантини гематома на подбородке, и он в бешенстве, – сказал Ровере.
– Пусть подаст на меня рапорт.
– Он будет выглядеть не лучшим образом, если узнают, что его побила женщина. Ему выгоднее спустить все на тормозах. – Ровере закурил. – Это он оставил тебе ссадины на шее?
Коломба потерла шею – она уж и забыла об этом.
– Нет. Тип, который шлялся под окнами у Торре.
– Похоже, ты взяла этого Торре под крылышко.
Коломба не ответила.
– Не забудьте потом забрать с собой окурок. Не хочу из-за вас ругаться с консьержкой, – сказала она вместо этого.
– Можем поговорить в квартире? – спросил Ровере.
– Нет.
– Как пожелаешь. – Он открыл стоявший перед ним на ступеньке дипломат и вытащил поясную кобуру и беретту, казавшуюся уменьшенной копией табельного пистолета. Модель «Px4 Compact». Десять патронов в магазине, еще один – в стволе. Подходит для скрытого ношения.
– Вы шутите, – сказала Коломба.
Ровере положил между ними пистолет, две коробки девятимиллиметровых патронов и обойму. А сверху – новенькое разрешение на ношение оружия. На нем было пятилетней давности фото Коломбы. То же фото она использовала, чтобы обновить удостоверение.
– Лицензия на оружие для самообороны, – пояснил Ровере. – Пистолет зарегистрирован на твое имя. Сама понимаешь, служебное оружие я не могу тебе вернуть, пока ты в отпуске.
– То есть до завтрашнего дня. Я принесу вам заявление об отставке.
– Ты не можешь сейчас все бросить.
Коломба саданула рукой по перилам. Удар гонгом прокатился по лестничному пролету.
– Если у нас и был шанс повлиять на следствие, то мы его прохлопали. Торре совсем свихнулся!
– А что, если он прав?
Коломба встала:
– Вы готовы за любую соломинку схватиться, лишь бы подсидеть Сантини. Извините, но я пас. Посидите, пока я вам вынесу долбаное заявление.
Ровере удержал ее за руку:
– Торре сказал правду насчет свистка.
– А вам откуда это знать?
Ровере снова открыл дипломат и вынул пластиковый файл с бумагами:
– Сегодня Торре обвинили в том, что он никогда не упоминал о свистке, и он это признал. В действительности же он не говорил о нем следователям, однако сказал одной журналистке. Вот, почитай. Его первое и единственное интервью.
Он передал Коломбе пластиковый файл, в котором находилась цветная ксерокопия статьи в еженедельнике «Оджи» за август девяносто первого года. Через два года после освобождения Данте. В статье было три его фотографии. Данте сидел на скамейке в парке, на много лет моложе и на несколько килограммов поупитаннее. Здоровой рукой он в напускной задумчивости подпирал подбородок с выпендрежной бородкой, а изуродованную опустил в карман. Данте казался мальчишкой, которой корчит из себя взрослого дядю. На нем были вельветовые брюки, каких сегодня днем с огнем не сыщешь.