Убить Саламандру

«Ну что, Мистер-у-меня-всё-под-контролем, нужна помощь?» – от улыбки глаза дедушки складывались в щёлочки, а по всему лицу расходились морщины. «Или сам будешь выходить из этой ситуации?». Под «ситуацией» дед имел в виду Влада, болтающегося вниз головой и смотанного проводами на подобие кокона. До этого момента мальчик и не думал, что в реальной жизни возможно попасть в такую передрягу. К голове прилила кровь, отчего лицо Влада стало пунцовым, скрывая признаки стыда и смущения. Открыть рот значило выпустить наружу свои эмоции и слёзы, поэтому Влад упрямо вскинул — с точки зрения дедушки опустил — голову и яростно помотал ей из стороны в сторону. Его импровизированный кокон начал болтаться сильнее, а провода всё туже спутывать конечности. «Ну-ну, — цокнул тогда дед. — Зови, если понадоблюсь». И старик ушёл, оставив мальчишку висеть вверх тормашками в разгромленной комнате, пребывающей в самом разгаре капитального ремонта. Голые бетонные стены с остатками обоев, пол, покрытый слоем грязи, инструментов и штукатурки, разбитое окно, впускающее солнце и хоть глоток свежего воздуха сквозь пелену пыли. И, конечно, неудавшаяся попытка шестилетнего мальчика, недавно ставшего сиротой, облагородить новую комнату десятком-другим гирлянд, подвешенных на потолок. Ещё утром Влад отказался от помощи с ремонтом — он ведь не нахлебник, сам всё сделает. После отказался от помощи с установкой освещения, попросил только стремянку и гвозди с молотком. И сейчас у него всё было под абсолютным контролем: просто к гирляндам прибавился ещё один элемент украшения — он сам. С этой мыслью слёзы всё же полились из глаз мальчика, и ворвавшуюся в комнату разъярённую бабушку он увидел уже сквозь пелену воды. Секатор в её руке сверкал словно меч рыцаря, когда она разрезала многочисленные провода. Дед никогда не помогал упрямому внуку, но всегда находил способ оказать эту помощь другими руками.

Вот и сейчас лицо Влада искривила гримаса от воспоминаний, а Макс, осознавший свою ошибку, замер, как в ожидании удара от противника. Возникла пауза, разрушило которую шмыганье носом, раздающееся с дивана.

— Отойдём, — Влад кивнул в сторону кухни. Недалеко, но так они могли продолжать держать пленницу в поле зрения.

С появлением друга Влад стал вести себя увереннее, стараясь не допускать промахов. Максим ни за что не должен узнать, что девушка свободно разгуливала одна по дому. Без присмотра. От такой мысли Влада в очередной раз прошиб холодный пот, заставив содрогнуться. С другой стороны, это событие поселило ещё одного червячка сомнения в его голову.

Переговаривались друзья негромко, но Анка даже если бы захотела, не услышала бы их: в голове барабаном била кровь, заглушая все звуки, перед глазами плясали тёмные звёздочки, нос улавливал запах железа, а к горлу подступала желчь. Девушка бросила взгляд на свои руки. По локоть они были покрыты вязкой тёмной кровью, гулко стекающей вниз. Капли, попадая на старый советский ковёр, вливались в его орнамент, создавая причудливые узоры кричащих людей в огне.

Анка зажмурилась. Дыхание сбилось. Ей послышался далёкий шум толпы и фейерверков. Сначала радостный, он наполнялся ужасом и страхом, становясь всё громче.

Желая отвлечься, Анка направила своё внимание в другое русло.

Анатолий, её отец.

Анка начала вспоминать его, а мысли всё крутились в голове. Оказалось, тяжело соотнести двух таких разных людей: мужчину, что с ненавистью бросился на Анку меньше суток назад, и мужчину, что с любовью обнимал девушку, когда та падала с велосипеда. Эти мужчины разительно отличались друг от друга, как будто два разных брата-близнеца – добрый и злой, любящий и ненавидящий, прощающий и обвиняющий. Одно и то же лицо сейчас смотрело на Анку из глубины её воспоминаний. Одно лицо и разные эмоции, накладывающиеся друг на друга как две полупрозрачные маски.

И только Анка решила, что сейчас сойдёт с ума от этой картины, как перед её глазами появилось другое лицо — с картины в доме. Лицо её мамы. А за этим воспоминанием ниточкой потянулись и другие, расслабляя мышцы Анки и высушивая слёзы.

Елизавета — так звали маму. Тот портрет, похороненный за плотной тканью, Анатолий нарисовал сам, ещё до свадьбы, пытаясь покорить сердце прекрасной дамы. Отец — сын банкиров, перенявший дело от родителей и занимавшийся больше своим хобби, чем работой. А мама — швея из деревни, решившая вырваться в большой город из-под родительского крыла. Такой странный мезальянс объединяла любовь к искусству и красоте. Елизавете было всего семнадцать, когда она поступила в Колледж Петербургской моды на портного, а Анатолию уже двадцать пять, когда он понял, что полотно и масляные краски заполняют его сердце больше банковских счетов. На его первой выставке они и пересеклись, утонув друг в друге на долгие годы.