Убить Сталина

Таврин всерьез считал, что Грейфе намеренно носил маску этакого простака, чтобы убаюкать своего собеседника. В действительности тот обладал всеми нужными качествами профессионального разведчика: феноменальной памятью, интуицией, недюжинными актерскими способностями. Таврину порой казалось, что оберштурмбаннфюрер считает людей пешками в своей сложной оперативной игре. Вот только никогда не знаешь, в какой момент он может пожертвовать фигурой, чтобы получить комбинационное преимущество.

— Значит, теперь здесь немцы?

Грейфе неожиданно улыбнулся:

— А чему вы удивляетесь?

Дорога, уводившая в горы, заметно сужалась, ветки букового леса едва не хлестали собеседников по лицу.

Петр обратил внимание на то, что Грейфе задавал ему вопрос в тот самый момент, когда сам находился наверху. Отвечая на его вопрос, Петр должен был задирать голову кверху, ощущая при этом явное неудобство, — некая тонкая психологическая уловка, часто используемая при подавлении личности. Человек, стоящий наверху, становится как бы немного сильнее, что порой может сыграть решающую роль в споре. Кроме явного различия, какое существует между солдатами враждующих армий, их подходов к жизненным ценностям и идеалам, они имели различные взгляды на многие бытовые вещи. Происходило некоторое противоборство характеров, в котором Грейфе намеревался получить подавляющее преимущество. А ведь на первый взгляд — обыкновенный добряк, позволявший в минуты благодушного настроения похлопать себя по плечу. И никогда нельзя было понять, о каких оперативных комбинациях размышляет в этот миг его гибкий изворотливый ум.

— Немцы — великая нация, именно поэтому мы должны присутствовать всюду, — спокойно объявил оберштурмбаннфюрер. — Не раз история испытывала нас, случалось, что наша государственность, как и нация, стояли на краю гибели, но мы всякий раз находили в себе силы, чтобы начать все сначала для того, чтобы опять быть первыми. Разве это не говорит о величии? А если мы великая нация, то, следовательно, должны управлять другими народами, которые не столь совершенны и находятся на более низких ступенях развития. Вы будете со мной спорить, Петр?

— Я промолчу. Но ваши рассуждения очень напоминают мне лекции доктора Геббельса.

Грейфе делано рассмеялся:

— Я с ним не во всем согласен. Но в этом он прав. А вот и замок, — обрадованно сказал Грейфе, кивнув на трехэтажное строение, показавшееся между могучих буковых стволов. — Хотя правильнее назвать его охотничьей избушкой. Свое предназначение он потерял еще четыре столетия назад. И, поверьте мне, у него очень богатая история. Здесь любили бывать многие знаменитые люди. К тому же здесь очень хорошая рыбалка. Да и природа очень красивая. А как здесь дышится! — восторженно воскликнул Грейфе, глубоко вдохнув. — Вы не находите?

— Действительно, легко дышится, — сдержанно согласился Петр.

Они вышли к замку. У высокой двери, больше напоминающей ворота, стояли двое юношей в ливреях.

— А кому принадлежит этот замок сейчас?

— Риббентропу, — ответил Грейфе, уверенно направляясь в сторону распахнутых дверей. — Но сейчас его здесь нет. Он человек очень занятой и в замке бывает не часто.

По той уверенности, с которой Грейфе держался здесь, было понятно, что в замке Риббентропа он частый гость. Вот только не совсем ясно, что делает профессиональный разведчик в апартаментах министра иностранных дел.

Швейцары стояли неподвижно, напоминая манекены, и только полы короткого кафтана, что трепетали на сильном ветру, да румянец на щеках обоих свидетельствовали о том, что они сотканы из плоти. Едва Грейфе приблизился, как швейцары, одновременно ухватившись за массивные ручки, потянули их на себя. Двери приоткрылись, показывая гостям огромный холл с полом, выложенным паркетом из разных сортов дерева.

Оберштурмбаннфюрер, постукивая каблуками о паркет, уверенно пересек холл и направился к широкой лестнице, устланной темно-зеленым ковром.

— Нам сюда… я вам кое-что покажу. Вы готовы удивляться? — улыбнувшись, спросил Грейфе, хитро посмотрев на своего подопечного.

— Смотря что вы покажете.

По широкой ковровой дорожке они поднялись на второй этаж. На стене, сразу напротив лестницы, на огромном полотнище растопырилась свастика, а рядом с ней находилась низкая дверь. Дождавшись отставшего Таврина, Грейфе открыл ее и уверенно прошел внутрь помещения. В длинном зале с узкими окнами, украшенными цветными витражами — впрочем, несмотря на витражи, окна больше напоминали бойницы, — были выставлены образцы старинного оружия. Их было такое множество, что трудно было выделить что-то главное: алебарды, собранные в пирамиды, стояли по углам; длинные двуручные мечи были закреплены в специальных шкафах; шпаги, будто бы скрещенные для боя, висели под самым потолком. По одну сторону зала выстроились латы средневековых рыцарей, по другую — на стенах были закреплены арбалеты, луки, топоры с длинными рукоятками, клинки и тяжелые булавы, множество старинных пистолетов и ружей, лежащих на специальных подставках, устланных красным бархатом.