Убить страх

Записку Катя взяла с собой домой. Толик еще не вернулся с работы, и она неспешно разогрела ужин, потом пролистала газету, потом еще телевизор посмотрела – Толика все не было. Она привыкла к этому и уже не роптала, как прежде, но каждый раз ей было очень и очень одиноко одной в квартире, и она проклинала эту его работу и дулась на него, но все это – только до его прихода, а потом все забывалось, и так – до следующего раза.

Толик пришел часа через два. Он был хмур, и она сразу почувствовала, что что-то произошло, но не стала спрашивать ни о чем, а, чмокнув мужа в щеку, побежала снова разогревать ужин. Толик умывался долго, она слышала, как плещется вода, как Толик фыркает, и в этом его фырканье она неожиданно услышала – что? – злость! Он не расстроенный пришел, ее Толик, он злой пришел.

Толик вышел из ванной, держа в руках полотенце, молча сел на стул, уставился в стоящую перед ним тарелку. Катя подошла неслышно, осторожно положила ему руки на плечи, спросила тихо:

– Что случилось, Толя?

Он, не меняя позы, сказал:

– В леске возле завода нашли труп девушки. Извини меня, я очень устал – было много работы.

Катя присела рядом, отвернулась к окну. Это на ее памяти было первое убийство в их маленьком городке.

– А убийцу поймали? – Катя решилась спросить об этом только спустя полчаса.

Толик покачал головой. Они вдвоем сидели в комнате на диване.

– Ее нашли вчера вечером, – сказал Толик. – Мужики искали укромное место – выпить – и наткнулись на нее. Одежда сорвана, вся в крови.

– Ее… изнасиловали? – спросила, запнувшись, Катя.

– Да. Когда ее насиловали, она еще была жива. И только после всего ее несколько раз ударили ножом. Так, во всяком случае, утверждает Панаев.

– А Панаев – это кто?

– Наш эксперт. Девчонке было восемнадцать лет, бежала к заводу – там на проходной ее должна была поджидать мать. Мать ее не дождалась, а вечером, уже когда стемнело, побежала в милицию заявлять. Ну, а дочку ее к тому времени уже нашли, как раз на месте убийства бригада работала. Ее, мать-то, в машину посадили, и туда. Спрашивают: ваша дочь? А она только глянула – и сразу сознание потеряла. Сейчас в больнице.

– Что с ней?

– У нее сердце слабое. Врачи говорят: пока пятьдесят на пятьдесят, в смысле – выживет или нет.

– Вот зверь! – Катя судорожно вздохнула. – А его найдут?

– Должны найти, хотя кто знает.

– А что, бывает такое, что не находят?

– Бывает, – горько усмехнулся Толик. – Еще как бывает.

Катя прижалась к нему и замерла.

– У тебя-то как дела? – спросил Толик.

– У меня – нормально.

– Записки больше ментовской жене не пишут?

– Ой, написали, – встрепенулась Катя. – Сейчас покажу.

Она извлекла из сумочки сложенный вчетверо листок и протянула его мужу.

– Смотри-ка, о сне твоем беспокоится, – усмехнулся Толик, прочитав послание. – Вот наглец.

– Я не знаю, что делать. Мне так неприятно все это.

– Дай задание своим ученикам написать сочинение, тетради на проверку принеси домой, я эти тетради вместе с одной из подброшенных тебе записок передам нашему эксперту Панаеву, и через пару дней ты будешь знать фамилию шутника, – сказав это, Толик зевнул.

– Ну, ты такое скажешь, – Катя махнула рукой. – Эти твои полицейские методы…

– Не полицейские, а милицейские, – поправил Толик и погрозил ей пальцем. – Разница существенная.

– Тоже мне – разница, – усмехнулась Катя. – Полиция – милиция, две буквы всего различаются.

– Как с филологом я с тобой спорить не могу, – развел руками Толик. – Образование не позволяет.

Пакет с окровавленной блузкой он сжег на выходе из леса. Развел небольшой костер и сжег. Домой такие вещи не носить – это он сразу для себя решил. Ничего подобного дома находиться не должно. Прикурив от догорающего костра, он посидел еще немного, потом, взглянув на часы, спохватился: пора домой, он в это время обычно с работы и возвращается, не должна мать заподозрить, что он не с работы идет. Он встал, присыпал землей костер и быстро пошел в город.

Дома мать при его появлении вышла в прихожую.

– Как дела? – спросила.

– Ничего, ма, все нормально.

– Как твои бурсаки? – Она пэтэушников называла бурсаками.

– С ними все в порядке, ма. Прогуливают занятия потихоньку.

– Их дело молодое. Ужин греть?

– Я сначала в душ схожу, ма.

Заперевшись в ванной, он разделся и осмотрел свою одежду. Пятен крови не было, и это его успокоило. На всякий случай он все перестирал, после чего принял душ. Нож он почистил пастой и сунул его под ванну.

Мать хлопотала на кухне. Он присел на табурет, наблюдая за ее плавными, уверенными движениями.

– Хлеб черствый немного, – сказала мать. – Не было свежего в булочной.

– Ничего, – он махнул рукой. – Любой съем. Что-то я сегодня проголодался.

– Я тебе почему всегда и говорю: бери бутерброды на работу.

– Ма, ну хватит уже – сколько можно? – Он сделал вид, что рассердился.

– Я же как лучше хочу, – вздохнула мать. – Сын ты мне или не сын?

– Сын, – буркнул он.

После ужина он вышел на балкон, закурил. Стоял, опершись на перила, свесив голову. Мать вышла тоже, встала рядом. Сказала:

– Какой-то ты сегодня… – Замялась, подыскивая нужное слово, наконец нашла: – Усталый, что ли.