Свистнув на входной стрелке, прошел одинокий тепловоз, и опять стало тихо. Заходящее солнце отражалось в переплетении рельсов, рождая миллионы бликов. Дальше, метрах в пятистах, желтело аккуратное здание вокзала. Начальник станции что-то втолковывал мужчине деревенского вида, но слов было не разобрать – далеко. Чуть в стороне, у выходной стрелки, копошились две женщины в оранжевых жилетах. Одна из них время от времени била кувалдой по рельсу, и звук удара – звонкий и резкий – прилетал сюда, в лесок, чтобы затеряться между деревьев.
Он сидел, прислонившись к дереву спиной, и курил, пуская дым кольцами. Беря сигарету в руки, он видел, что его пальцы мелко подрагивают. Но это был не страх – он не боялся. Со стороны можно было подумать, что он дремлет, если бы не дымящаяся сигарета. Шелест листвы, такой же, как и в прошлый раз, навевал спокойствие.
Докурив сигарету, он лениво поднялся и пошел прочь от станции. Лесок вскоре кончился, и он остановился, не выходя на открытое место. Огромный пустырь, давно превращенный в свалку, тянулся до самых домов. Дома не были видны, их закрывали деревья, и только телевизионные антенны торчали среди листвы. Он окинул пустырь взглядом и, убедившись, что с этой стороны леска никого нет, вернулся на прежнее место, к железной дороге. У здания вокзала теперь никого не было, и ветер гнал по пустому перрону обрывки газет. Женщины-ремонтницы по-прежнему возились на рельсах.
Он опустился в траву и достал новую сигарету. Часы показывали шесть. Если так пойдет дальше, сегодня он останется ни с чем. Уже прошли две электрички, но почти все пассажиры ушли на привокзальную площадь, к автобусу, а сюда, через рельсы и пустырь, людей пошло очень мало, по пальцам можно было пересчитать, и держались они кучками, так что он даже не стал подниматься с травы – сидел, покуривая, и следил равнодушным взглядом за перепрыгивающими через рельсы людьми.
Минут через десять он услышал шаги. Кто-то шел по шпалам, но иногда оступался, попадая ногой в щебенку, и тогда слышался характерный звук. Он, пригнувшись, встал за деревом. Теперь ему хорошо была видна до сих пор скрываемая кустарником. Одна из женщин-ремонтниц шла по шпалам, держа на плече кувалду. Она приближалась, и он уже смог рассмотреть ее лицо. Ей было лет сорок, а может, и меньше – поди пойми. Женщина дошла до небольшой будки, сложенной из красного кирпича, и скрылась за дверью.
Он скользнул взглядом по рельсам и теперь увидел вторую женщину в оранжевом жилете. Та шла по дальней от него колее и уже подходила к станции. Закончили работу, понял он. Кирпичная будка была совсем близко, метрах в тридцати от того места, где он прятался. Оглянувшись, он достал из кармана перчатки с металлическими кнопками и, пригибаясь, пошел к будке. Дверь была приоткрыта. Он потянул за ручку, дверь скрипнула. Женщина как раз стягивала с себя оранжевый жилет. Кроме нее, в будке никого не было.
– Привет, – сказал он, прикрывая за собой дверь.
Женщина молча и настороженно следила за ним. Он смотрел ей прямо в глаза и видел, как в них зарождался страх. Тогда он достал из кармана нож и, подняв его на уровень глаз, нажал на кнопку. Лезвие выскочило с резким щелчком. Женщина попятилась, но, наткнувшись на стену, остановилась.
– Раздевайся, – сказал он. – Все с себя снимай.
Она хотела что-то ответить, но слова застряли в горле, и она лишь замотала головой. Он подошел к ней и кончиком ножа ткнул ей в шею:
– Ты слышала про убитую девчонку возле завода? С тобой будет то же самое, если начнешь ломаться.
И ткнул больнее. Тогда женщина заплакала и сказала:
– Только не надо меня убивать, пожалуйста.
Едва он вошел в квартиру, мать выглянула из комнаты и покачала головой:
– А я тут волнуюсь. Чего же ты так долго?
Он махнул рукой – не спрашивай, мол.
– Умывайся, и на кухню, – сказала мать. – Я тоже с тобой поужинаю.
Он зашел в ванную, устало прислонился к стене.
– Второе будешь кушать? – крикнула мать из кухни.
– Нет.
Он запер дверь и вытянул из кармана нож. Потрогал пальцем бурые разводы на лезвии и вздохнул – придется повозиться. Сегодня было слишком много крови.
Дверь мастерской открылась, и в проеме появилась голова Авдотьина.
– Привет! – сказал Авдотьин. – Как дела?
– Нормально. – Он выключил станок, и в мастерской сразу стало тихо. – У тебя сейчас урок?
– Ага. – Авдотьин вошел в мастерскую и прикрыл за собой дверь. На нем было кимоно.
– Мешковато оно на тебе висит, – сказал он.
– Ты о чем? – спросил Авдотьин.
– О кимоно.
– А-а, так полагается, чтобы движения не сковывало. – И Авдотьин неожиданно и резко ударил ногой по станине станка. – Вот так.
– Станок сломаешь – директриса с меня шкуру спустит, – сказал он и потер глаза. Все-таки он не выспался сегодня.
– Как ты насчет этого? – спросил Авдотьин и щелкнул себя пальцем по кадыку.
– Сегодня, что ли? – Он наконец перестал тереть глаза и вытянул из пачки сигарету.
– Ну да, после работы, – сказал Авдотьин. – У меня есть.
Он прикурил и, прежде чем погасить спичку, увидел маленькое бурое пятнышко на рукаве своей рубашки.
– Чего молчишь? – спросил Авдотьин.