Убить Зверстра

— Жанна Львовна, меня зовут Ира.

— Очень приятно, Ирочка, — заулыбалась она.

— У меня к вам просьба.

— Да?

— Я о Ясеневой…— я замялась.

— Говори.

— Она опасно больна. Каждый день может стать для нее последним. Хуже всего то, что в ее болезни виноваты люди — понимаете? — мы все. Поэтому тут стараются…

— Не огорчать ее, — закончила она вместо меня. — Я уже поняла это. А что с ней?

— По гороскопу она — Рак.

— О, господи!

— Нет, не то, — успокоила я донельзя отзывчивую товарку.

— Так, — не на шутку сосредоточилась Дубинская.

— Сейчас с нее словно сняли защитный панцирь и заставили жить без него.

— Нервы? — спросила Дубинская, и я кивнула, закусив нижнюю губу, что по моим представлениям должно было усилить восприятие сообщаемой мною информации. — Бедная.

Я расслабилась и мило улыбнулась:

— Может, я могу быть вам чем-нибудь полезна? Вы не стесняйтесь. Я в детстве мечтала стать врачом, да вот не получилось, в институт не попала. А с больными люблю возиться. Приятно, когда чувствуешь себя кому-то нужной.

Когда в палату вернулась Ясенева, мы с Жанной Львовной пили чай и поверяли друг другу сокровенные недуги.

***

Свидетельницей или участницей второго совещания по спасению Ясеневой я не была и знаю, о чем там шла речь, лишь из ее слов. Может, в моем изложении этот рассказ кому-то покажется суховатым, я же не поэтесса, а может, наоборот, — маленько привру ненароком. Не взыщите, выходит, такой у меня индивидуальный стиль.

— Такая прелесть иметь подругу-врача, — призналась Ясенева, когда мы остались вдвоем.

— Неужели? — я язвила, потому что не понимала, какие еще этот факт имеет преимущества, кроме очевидных. — Боюсь предположить, что от нас заберут бабу Ягу, — это я так условно назвала новую соседку, хотя она оказалась нормальной женщиной. А перед приходом к нам перепсиховала из-за того, что ее дочь буквально на глазах подцепила подозрительного хахаля. Кого же красит беспокойство?

— Наоборот, нас заберут от нее, — успокоила меня Ясенева.

Тем временем я сама догадалась: нас переводят в четвертую — двухместную — палату, где вчера освободились обе койки. Ясенева, видя, что мне объяснять не надо, уже потирала ладошки:

— Ветер на улице поменял направление, и теперь там тепленько.

— Вам же все время жарко, — напомнила я.

— Жарко, но неуютно. А когда тепло, то уютнее, — она озорно подмигнула мне. — И мышей нет.

— О! — не сдержала я возглас удивления. — А как же воспоминания детства, вхождение в поэтический образ и ощущение материала?

— Вспомнила, вошла, ощутила. Хватит.

— Вы именно в этом смысле радовались, что имеете подругу-врача?

— Нет, конечно. Слушай, не перебивай меня. Тут такое дело, а ты…

— Уже! — посерьезнела я, сидя вытянувшись, словно изображала солдата перед командиром.

— Итак, состоялась наша вторая встреча-совещание, — начала она свой рассказ.

— Без меня, — уточнила я на всякий случай, чтобы освежить в ее памяти мысль о необходимости детального изложения событий. Я ведь знаю, что мне предстоит та еще работенка, а без знания деталей успешно задание не выполнишь, даже по самым добросовестным инструкциям.

— Именно, но мне полезно повторить все сначала, чтобы взглянуть на ситуацию со стороны.

Из ее рассказа выходило, что Гоголева, выслушав содержание тревожного сна Ясеневой, ничего нового, ошеломляюще понятного не сказала.