Убить Зверстра

В новой палате нам как-то сразу стало уютнее, мы перестали вспоминать давнишние неприятности, всякие норки, мышек и так далее. А вообще иногда слишком большое пространство так же давит на человека, как и слишком маленькое. После переезда мы на радостях почаевничали, пригласив на новоселье и Дубинскую. Мы провели чисто английский вечер: не говорили о работе, о семьях. Все больше о ком-то и о чем-то. С Ясеневой же не соскучишься, если она, конечно, этого специально не хочет. Только когда заговорили о годах, неудержимо летящих в прошлое, она посетовала на возрастные неприятности со здоровьем. Затем стали собираться на ночь, спать. В последнее время я видела спокойные сны и была уверена, что у Ясеневой тоже нормализовался здоровый ночной отдых.

Но вот досада: ждешь, ждешь эту весну и вот-вот она, кажется, начнет приоткрывать свое личико, а тут снова за ночь намело снегу такую прорву, что сугробы вокруг кустов и деревьев, росших у стен нашего корпуса, доходили до второго этажа. Но, сами понимаете, нет худа… Зато воздух благоухал чистотой и был морозным до звени, отзываясь на вдох и выдох тонюсенькими голосами невидимых хрустальных колокольчиков.

Мы вышли на разминку, пару раз трусцой оббежали корпус по расчищенной дорожке, помахали руками-ногами, умылись снегом, растирая лица до появления жара, и вернулись в палату.

— Ясенева! — послышался в коридоре голос медсестры. — К Гоголевой! — она заглянула к нам через полуоткрытую дверь, оперлась о края проема, низко наклонилась, отставив назад одну ногу, и радостно сказала: — Драсьте!

Было еще достаточно рано для бесед. В это время Гоголева обычно проводила сеанс аутогенной тренировки, на которые мы с Ясеневой ходить не любили, не пошли и сегодня.

— Сейчас получим по ушам за прогул, — предположила Дарья Петровна.

— Не «получим», а «получу». Вас ведь одну вызывают, — уточнила я из чистой зловредности, тут же поняв, за что мне в детстве ни с того, ни сего, как тогда казалось, перепадало от мамы на пряники.

Ясенева округлила глаза и озадачено склонила головку — точь-в-точь как это делает ее любимчик в минуту замешательства. Господи, — помню, подумала я, — она ему так подражает, что далее дело может дойти до невозможного. В расшифровку этого «невозможного» я вдаваться не стала, в голове промелькнула какая-то глупость, но я ее в себе задавила. Дело было в том, что это он, паршивец, ей подражал, еще в те времена, когда вовсю подлизывался. Прямо все стоит перед глазами, будто это было вчера. У-ух, не моя воля надавать ему тумаков под зад!

Отсутствовала Дарья Петровна не более четверти часа, а вернулась бодрая и подтянутая.

— Итак, — произнесла свое любимое словцо, после которого последовала многозначительная пауза, а затем глубокий шумный выдох через трубочку губ. — Наша незнакомка, старушка с перекрестка, скончалась еще по дороге в больницу. Три дня она пролежала в морге без опознания, ибо никто ее не искал, а на четвертый  была похоронена в безымянной могиле на Краснотальском кладбище. Кто, что, где, когда? — покрыто мраком. Одна надежда на этот рецепт, — Ясенева показала на меня, словно я стала живым его олицетворением. Я провела ладонью по лбу: там ничего не было, никаких надписей. Значит, просто имелась в виду информация, которую я должна была добыть по скудным его данным.

— Ага, это для вас Гоголева постаралась, выполнила обязательства.

— А ты идешь номером два, — ответила она, одновременно подтвердив мою прозорливость и напоминая о выданном мне задании.

Я понимающе кивнула.

— Гоголева еще здесь?

— Ушла уже.

— Ну, тогда мне пора, — обреченно засобиралась я, поглядывая на часы и прикидывая, застану ли на работе врача Лысюк Лидию Степановну. На работников регистратуры у меня надежды не было.

— С богом, Парасю, пока люди случаются, — благословила меня Дарья Петровна — знает народное творчество, тут уж не попеняешь ей.

— Фу, как грубо! При вашей утонченности… — попыталась я повыделываться.

— Сама такая, — услышала я, выходя из палаты. Да, к вашему сведению Ясенева не простая эрудитка, начитавшаяся умных книг. Она вышла из гущи простых людей и являлась воплощением народной души и мудрости. Сколько знаю ее, а все открываю в ней что-то новое. Многому из того, что она знает и умеет, научиться нельзя, просто нельзя. Это надо впитать из благоуханного воздуха детства, надо вырасти на тех традициях, что пережили века и победили тлен.

Я оказалась права, регистраторша из первого поликлинического отделения четвертой больницы фактически послала меня на фиг. По голосу чувствовалось, что этой девице в любви везет так же, как и мне. Хотя я-то имею предмет воздыханий, а у нее, видать, и того нет. Нахамила мне, нагрубила, как же — ведь я разыскиваю молодого человека. Она аж заревела от зависти, пропустив мимо ушей и его возраст, и мои объяснения. Вот дура — не понимает, что моя позиция хуже! Где я, а где — мой Алешка! Да и что ему до меня? Тискается с какой-то рыжулей, чтоб ей облысеть, и что я могу поделать?