Убитая чайка

— И несмотря на то, что я сказал, всё же преступление имеет за собою преимущество перед добродетелью и чистотой. Добродетель и чистота — слепы, а преступление — акт прозрения… Добродетель и чистота — скучны, однообразны, некрасивы, а преступление — разнообразно, красочно, как сказал бы художник, и красиво! Преступление — акт силы и свободы, добродетель и чистота — клеймо рабства!.. Вы думаете, в тюрьме и в ссылке я занимался процессом искупления и исправления? Я только мыслил, и это помогло мне понять себя, человека вообще и общество в частности… Понимаете — общество в частности! Обыкновенно в таких случаях говорят: «общество вообще, а человека в частности», а я говорю как раз обратное, потому что для познания общества есть много разнообразных наук, а для познания человека только одно орудие — его собственная мысль, его разум. Убивши человека, я познал себя, наука помогла мне познать общество, вас, господа, жалкие и слепые люди, и истина у меня в руках… Нравственность, которою вы живёте, не нравственность!.. Нравственно — быть сильным и храбрым; безнравственно — быть робким… Люди-рабы придумали рабью нравственность, а свободолюбивому человеку, — человеку смелости и протеста, это уже не может быть законом нравственности. Он выше этого. Убивши чайку, вы совершаете страшное преступление, если судить с точки зрения вашей нравственности, но это ещё не самое горшее преступление даже и с точки зрения наших судей. Но убить человека, это уже такой большой акт, для участия в котором нужен протестант против вашей мировой морали… Со школьной скамьи нас учат любить и жалеть, а протеста не закладывают в наши души, потому что наши учителя и наставники боятся воспитать в нас протестантов и боятся только потому, что видят в этом погибель себе!.. Школа воспитывает в нас только мелкие страстишки: ложь, зависть, шпионство, стремление к общественному пирогу… Впрочем, об этом не стоит говорить — газеты полны этим переливанием воды из пустого в порожнее… А вот то, что я говорил перед этим — это для многих ещё тайна…

Он смолк, опустил глаза и задумался.

— Я, право, не могу понять — ради чего вы нас мистифицируете? — начал Гущин. — Ведь, я прекрасно знаю, что вы и сами не верите в то, что говорите…

— Конечно, это не проповедь… это какой-то бред… — сказала Анна Николаевна, и её лицо вспыхнуло негодованием.

— Я говорю вам правду, а это уже ваше дело — принять её или отвергнуть…

— А если нельзя принять её, и… нет сил отвергнуть? — вдруг неожиданно для всех спросила Наденька.

— Тогда… ну, — тогда вам придётся найти свою правду, — спокойно отвечал он. — Вам ведь, господа, не понять меня, и говорю я вовсе не с тем, чтобы убедить вас… Я только хочу обратить ваше внимание на то, что на свете есть ещё правда, кроме вашей, и с нею вам придётся считаться… Ведь я сам был молод, верил в добро, и все десять заповедей были для меня законом… Потом я стал наблюдать, что люди, незаметно для себя, к десяти существующим заповедям прибавили одиннадцатую и увидели, что жизнь их стала как будто поразнообразнее. С течением времени люди прибавили двенадцатую заповедь, потом тринадцатую, четырнадцатую и т. д. Часто выходило так, что последующие заповеди отрицали или поглощали смысл предыдущих… И вот, теперь всё перемешалось в жизни, потому что рядом с понятием единого Бога люди выставили мораль миллиона заповедей… Я понял этот абсурд жизни, а вы… вы все ещё не поняли… И все эти миллион заповедей сделали человека преступным, он совершает преступление и чрез преступление познаёт истину… Ведь, если бы на вашей стороне была правда, то разве христиане за столько веков не сумели бы познать истины жизни!? Однако, этого не случилось. Христос облёк человека в красивую тогу и похоронил его духовно, потому что не дал ему в руки меча и светильника. Я бессилен и одинок со своей проповедью, но, если бы меня услышал весь мир — он облёкся бы в рубище, взял бы в руки светильник и меч, и его не побороли бы стихийные силы в сумраке ночи жизни… Понимаете, носители моих идеалов в рубище, а не в красивой тоге. Моим последователям нечего терять, их стремление — приобрести, а у последователей Христа за плечами бесценнейшее сокровище, и они боятся его утратить и хранят его, не вынося в будний день жизни на улицу человеческих страстей… Мои последователи бродят по улице человеческих страстей и не боятся непогоды в своём рубище, они всегда на виду у всех и всегда среди людей и диктуют людям свои законы, — законы преступления и порока… Христиане делают дело во имя всех и ничего не делают для единого из своих; мои последователи и я, — мы начинаем своё дело ради себя, а результаты его отдаём другим…

— Каким это образом? — перебила речь «патриарха» Анна Николаевна, и я видел, какой злобою блеснули её глаза.