Убиты под Москвой (сборник)

По ночам Сергей и Ванюшка спали по очереди. Один должен был сидеть у окна и следить за светом. Бывало, что фонари гасли на несколько минут, и этого было достаточно, чтобы выскочить в незарешеченное окно барака и броситься на проволоку. Шли дни. Силы таяли с каждым часом. В минуты отчаяния грезилась смерть…

… Шуршат гонимые ветром скрюченные листья тополей. Стучат в небо черными ветвями мрачные дерева, словно посылая кому-то неведомому молчаливое, но грозное проклятье. Мерзнет в первых числах сентября бескровное тело, нижет его иголками прохлада вечеров. Редко выползают из бараков обреченные. Сидят они на нарах не проронив ни звука. Люди молчат и не двигаются. Они экономят силы!

– Ты хочешь умереть лежа на нарах? – спросил Сергей Ванюшку.

– Как все, – тихо ответил тот.

– Но можно иначе… Хочешь?

– Да.

– Завтра, когда придет немец конвоировать ассенизаторов, мы убьем его в уборной. Я переоденусь и выведу вас…

– Но лицо у тебя… и борода.

– Все равно ведь!..

На второй день утром, положив увесистые камни в карманы брюк, Сергей и Ванюшка сидели в уборной. Прошел томительный час рокового ожидания. Два.

– Все бараки, за исключением пятого, – строиться! – прокричал полицейский.

Обхватив друг друга за шею, начали выходить люди из бараков. Строились все вместе на широкой поляне, окруженной бараками и тополями. Пришли немцы с пачкой именных карточек. Вызываемый ими пленный выходил из строя и становился в сторону.

– Капитан Андреев!

– Я.

– Подполковник Полуянов!

– Умер вчера.

– Старший лейтенант Михайлюк!

– В пятом… умирает.

– Лейтенант Костров!

– Я.

– Воентехник Рябцев!

– Я, – отозвался Ванюшка.

– …Умер.

– В пятом.

– Умер.

– Умер…

А под вечер двести командиров грузились в вагоны, чтобы ехать в Германию…

Сергей и Ванюшка заняли место у окна, забитого сеткой из колючей проволоки. Вокруг лежали и сидели беспомощные люди, ничем на свете не интересовавшиеся. Да, им было теперь все равно, решительно все! Но – хлеба, ради Бога, один кусок хлеба! Начальник конвоя, гауптфельдфебель, внушительно говорил что-то пленному, вызвавшемуся перевести его слова всем.

– … и будь в вагоне хоть маленькая дырка, проковырянная гвоздем, – все из вагона будут расстреляны.

Под локтем у переводчика торчала буханка хлеба. Говоря, он не переставал гладить ее рукой, и Сергей был уверен, что многое он еще хотел бы прибавить от себя, желая заработать вторую буханку…

Заскрежетав, закрылись двери. Темнота наполнила вагон. Лишь луна, любопытствуя, заглядывала в окно, и, наколовшись на колючую решетку, лучи ее испуганно разбегались по противоположной стене вагона.

– У нас должны быть два котелка, нож и одна обмотка, – под скрип двинувшегося поезда шепнул Сергей Ванюшке. – Больше в мешке ничего не должно быть!

– Понятно! – ответил тот.

Скрипели, покачивались вагоны, аукал паровоз, испуганно вбегая в лесок, пересекая проселочную дорогу. Сняв тяжелые колодки с ног, Сергей надел их на руки и, ступив к окну, начал изо всех сил колотить ими по сетке. Ванюшка торопливо просовывал руки в лямки вещевого мешка.

– Гра-аждане, да што же это вы заду-умали? – послышался вдруг слабый стон. – Нельзя этого делать: расстреляют всех…

В вагоне поднялся испуганный шепот: угрозы, просьбы, одобрения.

– Хоть один останется в живых!

– Давай, давай, товарищ!

Вдруг к Сергею прыгнул кто-то из угла и, цепко ухватив за запястье правой руки, начал ее выворачивать, силясь отнять колодку. Давно знакомый Сергею холодок отчаянной злобы или безрассудной решимости залил его тело. Во рту стало сухо и горько. Мотнул головой – и помутневшие глаза встретились с бледным, где-то уже виденным лицом.

– А-а, дрянь! – Короткий удар колодкой в голову отбросил на прежнее место нелепо дернувшееся тело переводчика. Тяжело дыша, Сергей заговорил прерывистым голосом: – Кто помешает – убью! Открою дверь – уйдете все… кто хочет и может!

Колотили колодки дребезжащую сетку. Рвалась кожа на пальцах, и темные струйки крови теплыми червячками ползли по ладоням.

– Обмотку дай! – бросил Сергей Ванюшке.

За петлю над окном быстро привязал обмотку. Потянул, испытывая прочность. Проталкивая в узкую дыру Ванюшку, Сергей шептал:

– Одной рукой держись… Открывай вагон…

Раскачивается крохотное тело повисшего на обмотке Ивана. Лапает ржавый шкворень двери обессиленная рука.

– Никак! – слышится его голос, срываемый встречным ветром. – Тяжело… упаду сейчас!..

– Отталкивайся ногами! Сильней, ну! – кричит ему Сергей.

Мелькнул сереньким комочком Иван по стенке вагона, черным языком чудовища затрепетала выпущенная им обмотка. С угрожающим шипеньем бегут назад мимо поезда телеграфные столбы, мелькают торчащие у концов шпал обеленные камни.

„Погиб или нет?“ – думает Сергей, вбирая в вагон обмотку и подтягиваясь на ней. Царапает спину острая железная рамка окна, с трудом пролезает в него долговязое тело Сергея.

– Давай, давай, парень, не задерживай! – слышит он голоса из вагона и чувствует, как несколько рук уперлись ему в спину.

– Даю, ребята! – кричит Сергей, вываливаясь из вагона и повисая на обмотке.