Убиты под Москвой (сборник)

Оказывается, под выстрел он перелетел через кювет и кусты в лес и так резанулся об ясень, что кабина очутилась в одном месте, а остальной шарабан – в другом. Вдребезги! Это ему собственная скорость поспособствовала – и черт с ним!

Ну, коротко коснусь трофеев. Двое из трех фашистов оказались еще живыми, но ненадолго. За баранкой, как установили, сидел офицер: она была устроена в правом боку кабины, что меня и смутило, а Климов разглядел ее правильно. Из оружия мы захватили два автомата и один пистолет. Ну, конечно, двое часов попались, поскольку они нам нужны были, сигареты, зажигалки и другая разная мелочь, в войне роли не игравшая. Между прочим, весь кузов был забит солдатским обмундированием, но больше четырех комплектов нам не понадобилось, а остальное… куда ж его было деть! Подожгли, понятно, на то и война!

Если бы только вы видели, как мы уходили от этого радостного нам места! Воронову достался автомат, и вот он несет-несет его на руках, потом прижмет к лицу, да как вдарится – то в смех, то в слезы! Климов сначала ругался на него, а потом подошел и давай целовать в макушку, поскольку Воронов приходился ему до плеч только. Ну, глядя на них, и мы с Сидорчуком побратались…

Привал мы устроили километров за десять от шоссе и первым долгом переоделись, поскольку нужду в этом терпели невыносимую по двум причинам – от насекомых и от своего лагерного вида, будь он трижды проклят! Тут мы опять сделали одно нам нужное дело, совершенно не сговариваясь, но по общему желанию: сложили в одну кучу лагерное тряпье и молча подожгли. Воронов только не утерпел и, когда заполыхал мешок Климова, полоснул по нем из автомата, за что и получил от нас взбучку. За патроны, конечно, а не за действие. Вечером я повторил разговор с Климовым о партизанах.

– Ну как, – спрашиваю, – одних ли только ездовых на проселочных дорогах могут подсиживать партизаны или и другое кое-что делать?

Молчит, но поглядывает на меня как-то по-новому. Но не только это событие на шоссе привело нас потом в партизаны. Скоро появился к тому и другой толчок, и заключался он в плохом отношении к нам населения. К форме то есть нашей, немецкой. Зайдешь на хутор, а хозяева – и особенно, конечно, женщины – сразу в плач, а то и в ругань, и хотя делали они это тайком и на своем языке, но нам от того не легче было: ни тебе прежней еды, ни привета! Поэтому приходилось объявляться прямо с порога – дескать, мы – советские!

– А, милости просим, – и все тому подобное, включая яичницу.

Такое положение дураку только могло быть неясно. Значит, население, за вычетом, понятно, кулаков и некоторых прочих, могло представить нам полную гарантию для партизанства, а местность для этого в Литве – лучше не придумаешь!

Все это мы, конечно, замечали, но двигались все же на восток, потому что цель у нас была одна теперь – пробиться через фронт к своим. Должен сообщить, что силой мы наливались не по дням, а по часам, потому что ели беспрерывно. Пройдем немного – и давай молотить сызнова. Так что все протекало у нас нормально, кроме одного: не знали, что творится на фронте и где он застрял.

Ну вот. На четвертую ночь, после того как мы подвооружились, разразился несусветный ливень, и хотя в смысле безопасности он нам не мешал, но к утру мы добились до того, что не могли переставлять ног. И вот видим: лошадь на привязи пасется, значит, думаем, жилье должно быть рядом, и точно – скоро сарай в лесу показался, а в нем ворох соломы, что нам и требовалось. Закопались мы в нее и спокойно пригрелись. Воронов должен был первый час охрану стоять. А он возьми и засни следом за нами, поскольку хоть и не с головой зарылся в солому, а только по шею, но тоже, конечно, разомлел.

В сарае же, оказывается, неслись хозяйские куры, и ввиду того, что дождь давно перестал и выглянуло солнышко, они и явились туда для своего дела. А места-то заняты!

Сколько они там кудахтали – неизвестно, потому что проснулись мы не через них, а от нестерпимого женского крика: хозяйка пришла уточнить причину куриного волнения и перво-наперво наткнулась на голову Воронова без всякого туловища! А личность у него была далеко не нормальная по причине содранной кожи. К тому же Воронов спал.

Дальше произошло вот что: покуда женщина билась в родимчике, а мы выпрастывались из соломы, к сараю прибежало человек десять мужского и женского пола, – оказывается, мы попали не на хутор, а в целую лесную деревню!.. Ну, теперь трудно сказать, хорошо или плохо мы поступили тогда с этими жителями, но, поскольку в наши планы не входило общее знакомство со всей деревней, Климов прикинулся немцем и как крикнет:

– Век! Раус. (То есть: «Пошли по домам, а то плохо будет!»)

Понятно, народ кто куда, а мы – в лес. И только отошли с полкилометра, смотрим – человек нас настигает. По лицу вроде старик, а по ногам довольно даже резвый. Поскольку он раза три окликнул нас «товарищами» и еще издали снял картуз, мы приостановились.

– В чем у вас дело? – спрашиваем.

А он:

– Товарищи! Мы же вас давно ждем и даже ищем!