Убитых ноль. Муж и жена

Выходя из ресторана, мсье-бестселлер спрашивает, как поживает твой муж, повторяет, как ему понравился твой последний роман.

Врешь, и глазом не моргнув.

Говоришь, что ты в порядке.

Работаешь, не покладая рук.

Как одержимый.

В ответ — улыбка, в ней нет профессионального притворства, он счастлив это слышать.

Искренне счастлив.

Не ревнует, не завидует и даже высокомерной мины не корчит.

Просто улыбается, как ребенок.

А ты думаешь о своем муже, то есть о себе, и начинаешь так себя ненавидеть.

Что тоже вдруг хочешь стать мсье-бестселлером.

Но это вряд ли.

Ты ведь уже в жену превратился.

После обеда только и делал, что курил сигару у окна в кабинете жены, и гадал — кто из вас умрет, если ты сиганешь, а сейчас снова едешь в метро под землей.

У всех надутые рожи, совсем как у тебя.

Хочется начистить ряшку каждому, кто на тебя слюни пускает, но разве в теле жены с мужиком сладишь. В этом своем спортзале она только время зря теряет, тут такие бугаи сидят.

Ты мог бы последовать ее примеру и заняться чтением будущего бестселлера, рукопись-то вот она, торчит из сумочки, но читать ты давно бросил.

Вместо этого вносишь лепту в общее дело, напускаешь в вагон еще больше раздражения и тоски.

Наконец выбираешься из метро, на улице уже темно, во денек — повеситься можно, и как тебе удавалось выслушивать рассказы жены про ее рабочие будни.

Оседаешь в первом же баре, надо бы пропустить пивка, однако не сразу решаешься усадить жену в одиночестве за барную стойку, только что это? — даже слова сказать не успел, а бармен приветливо кивает, понимающе наливает и подает тебе джин-тоник.

Садишься, залпом стаканчик опрокидываешь — для куражу, бармен, нимало не удивившись, уже второй наготове держит.

Пьянеешь, и начинается паранойя, джин ненавидишь, накатывает страх — вдруг бармен выведет тебя на чистую воду и всем тут расскажет, что ты — это не твоя жена.

Пьешь через силу, соображаешь, с каких пор пьет она.

Краб, сигара и джин, такая вот мешанина в желудке у жены, тебя мутит, но бармену позволяешь налить и третий бокал, а сам, стоит только ему отвернуться, запускаешь руку в орешки.

Одной рукой придерживая длинные белокурые волосы жены, другой цепляясь за унитаз, стоишь на коленях, блюешь.

Ненавидишь джин, и эти орешки, и краба, и жену, себя, свою жизнь, вашу ванную комнату, эту ванну, и каждую книгу, которая оттуда торчит.

Стараешься выблевать все это, давишься, в глазах — туман.

Мысль принимать ванну поодиночке ни ей не по душе, ни тебе, и потом ванна все равно занята книгами.

Поднимаешься, спускаешь воду, встаешь под душ прямо в одежде, включаешь горячую воду, закрываешь глаза и наконец расслабляешься.

Одежда жены липнет к телу, ну и пусть, руки виснут, как плети, а ты себе паришь где-то там, под душем, как бывало раньше, по три-четыре раза за день, поистине, прекрасные мгновенья.

Вода — это твоя стихия, ты ее обожаешь. Любишь стоять под душем. Век бы не вылезать, закрыть глаза, пустить горячую воду, пусть стекает по твоей шее, или по шее жены — неважно, какая разница, и так стоять в блаженном экстазе, до самой смерти или до смерти жены — тоже разницы никакой.

Но горячая вода в бойлере на исходе, времени в обрез.

Чертыхнувшись, раздеваешься и второпях мылишься.

Вода все холоднее и холоднее, соски у жены твердеют, от холода тело теряет чувствительность, как бы невзначай подмываешься, но кое-что все-таки ощущаешь.

Что-то неуловимое.

Мурашки.

У, какой тайничок.

Из душа вылезаешь совсем замерзший, накидываешь халат жены, потом свой, укутываешь волосы в полотенце, чтобы не терзать себя ее феном.

Жена спит, развалив твое тело в кровати.

Она — в халате, который сама тебе и подарила вскоре после свадьбы, но ты никогда его не надевал.

Входишь в спальню, нарочно шумишь, бросаешь оба своих халата на кровать.

Жена приоткрывает один глаз и вздрагивает — видит, как ты голышом шаришь в шкафу.

Смотришь в зеркало — на растянувшееся за твоей спиной твое тело.

Жена глядит на себя, изучает затылок, спину, ягодицы.

Там задерживается.

И разевает рот от удивления.

Надеваешь свои трусы.

Жена отворачивается к стенке, трусы велики, падают на пол, она спрашивает, как прошла встреча.

Молча идешь за рукописью и, швырнув ее на кровать, снова принимаешься шарить в шкафу, ищешь что-нибудь из ее одежды.

Она опять поворачивается к тебе, поправляет твой халат, хватает рукопись, благодарит и тут же погружается в чтение.

Смотришь на нее с раздражением, одеваешься.

Не отрываясь от чтения, замечает, что ходит в этом в спортзал.

Отвечаешь, что не привык весь день ходить в халате.

Она возражает, что по крайней мере хоть кто-то теперь твой халат носит.

Вздыхаешь.

Она тоже вздыхает.

На кухне повисло молчание.

Жена с отвращением смотрит, как ее пичкают чипсами и пивом, ты жалеешь себя — она села на диету: тофу и зеленый чай.

Молчит, чтобы не слышать твой голос, чтобы она не слышала свой — тоже молчишь.

Одно утешение, ни ты ее, ни она тебя не видит.

Из кармана твоего халата жена вытаскивает упаковку противозачаточных таблеток и кладет перед тобой.

Глядишь на нее, опешив, спрашиваешь «Это еще зачем?», вы же который месяц не спите вместе.