Убью кого хочу

Мама родилась в 34-м, а в 39-м деда забрали. Бабушку не тронули: она уже тогда была важным хирургом в Военно-медицинской академии. А может, не из-за этого. Может, просто руки не дошли: началась война, и органам стало не до жен бывших замнаркомов. Во время войны бабушка заведовала военно-полевым госпиталем, а маму таскала с собой по всем фронтам. И мама тоже решила стать хирургом, поступила в институт и даже отучилась один курс. Но в 53-м дошла очередь и до бабушки: ее тоже арестовали. И хотя бабушка провела в заключении совсем немного времени, этого хватило. На Крюков-то канал она вернулась, а вот восстановиться на работе не успела: инфаркт. Это у нас по женской линии – слабое сердце. Мама вот тоже страдает; наверно, и я буду, когда время придет. В общем, мама похоронила бабушку и ушла из института. Перевелась на ветеринарную специальность. Потому что, как она говорит, лечить животных и правильней, и безопасней, чем людей.

По-видимому, это-то и учуяла наша умная Бимуля. Мама говорит, что от ветеринаров, а значит, и от их жилья, всегда пахнет благодарностью вылеченных животных. У ветеринаров очень достойные и терпеливые пациенты – не то что у человеческих врачей. Те, кто лечит людей, пахнут, наверно, совсем иначе. Пахнут злобой, претензиями, клеветой. Видимо, это и убило мою бабушку – это, а вовсе не инфаркт. Наверно, она просто задохнулась от нестерпимой вони, которой накопилось вокруг нее ужасно много: ведь за два десятилетия хирургической практики бабушка спасла огромное количество двуногих неблагодарных.

Жаль, что я не успела познакомиться ни с нею, ни с дедом. Катьке в этом отношении сказочно повезло: она-то живет в одной квартире с дедом и обеими бабушками. И, хотя нельзя не отметить некоторые связанные с этим неудобства, еще неизвестно, что бы я предпочла: наши царские палаты без деда и бабушек или Катькину «хрущобу» с ними.

Так или иначе, Бимуля точно знала, у чьей двери она садится. Жили мы душа в душу, как три близкие подружки. Днем рождения Бимы было официально назначено 17-е декабря, дата ее пришествия в нашу жизнь. В честь этого праздника мама готовила вкусное баранье рагу с косточками, мы честно съедали его на троих и укладывались на диван в гостиной. За окнами бессильно чернел декабрь, уютно журчали батареи, бухтел телевизор, и всем нам троим хотелось плакать от невыразимой сладости бытия.

– Ну? Кто сказал, что без кобелей в этой жизни не обойтись? – говорила в такие моменты мама, ласково почесывая Биму за ухом.

Сучка благоразумно не вступала в спор на эту скользкую тему – лишь слегка приоткрывала лукавый глаз и бурчала в ответ что-то невразумительное. Первые два-три года мы порядком намучились с ее любовными похождениями. Перед наступлением течки эта зараза вела себя тише воды ниже травы, всеми способами демонстрируя послушание и умеренность. На прогулках даже самая наглая кошка не могла побудить ее отойти хотя бы на шаг от хозяйской ноги. Усыпив таким образом нашу бдительность, Бима внезапно исчезала, незаметно и бесшумно, словно растворяясь в пьянящем весеннем воздухе. Вот только что была здесь, у ноги. Только что стояла рядышком и безразлично зевала: мол, когда уже домой? И вдруг – нет, испарилась.

Поиски ни к чему не приводили. Гулена возвращалась лишь через несколько дней, похудевшая и довольная. Мы узнавали об этом по деликатному лаю у входной двери: до звонка Бима не доставала.

– Ну что? – спрашивала мама, открывая дверь. – Когда роды принимать будем?

К счастью, по линии маминой работы мы всегда как-то ухитрялись пристроить щенков.

– Чего вы ее не стерилизуете, Изабелла Борисовна? – недоумевала Катька. – Вы же по этому делу специалист. Чик-чирик – и никаких проблем!

– Ах, Катя, Катюша, как можно? – вздыхала мама. – Она ведь женщина, наша с Сашенькой подружка. А это ваше «чик-чирик» превратит ее в мягкую игрушку. Нужна нам мягкая игрушка, Саша?

Нет, мы определенно предпочитали подружку. Тем более что со временем любовный зуд нашей собаченции поутих, и вопрос отпал сам собой. Другое дело, что, войдя в пору зрелости, Бимуля вообразила себя умудренной жизнью матроной, которая вправе вмешиваться во все на свете. Иногда это забавляло, иногда поднимало настроение, но иногда определенно мешало. Вот и в тот момент, когда я, вернувшись из кровавой квартиры, судорожно закидывала в ванную измазанные глиной туфли и плащ, мне было совсем не до собачьих капризов.

– Мамуля, я приму душ! – крикнула я в сторону маминой комнаты, задвинула защелку, включила воду и без сил опустилась на край ванны.

Сквозь шум льющейся воды я слышала, как звонил телефон: наверно, снова Катька. Подруга беспокоилась, и ее можно было понять. Но теперь, когда я наконец-то осталась наедине с собой, вдали от полуголых жлобов, рентгеновских теток, брезгливых пассажиров и сумасшедших бабок с кошелками, никакая сила не могла заставить меня отодвинуть защелку. Пусть он весь хоть провалится, этот чертов враждебный мир… за исключением мамы, Бимули, Лоськи и Крюкова канала.