Убью кого хочу

Конечно, Бима ничего не произнесла вслух, но на ее исполненной оскорбленного достоинства морде было крупными буквами написано именно это. Дабы усугубить мое чувство вины, чертова собаченция вздохнула с притворной печалью и, по инерции помахивая хвостом, отошла в угол, где и улеглась с демонстративным грохотом задницы об комод.

Обычно бездомных собак подбирают на улице, в скверах, в собачьих питомниках. Но мы с мамой даже не думали подбирать эту псину. Она подобрала нас сама, с безошибочной точностью выбрав время для предложения, от которого, как в книжке про мафию, мы просто не могли отказаться.

Дело было в декабре 77-го, пять лет назад. Я тогда училась на первом курсе, старые школьные дружбы уже подувяли, а новые институтские еще не успели расцвести. Поэтому я частенько сидела дома одна, что вообще говоря, мне не очень свойственно. И вот как-то вечером, вернувшись с работы, мама окинула взглядом мою понурую фигуру и скомандовала:

– Хватит киснуть, Сашка! Немедленно встряхнись и подбери сопли. У тебя еще уйма дел в этой жизни. А что бы нам не сходить в кино? По-моему, в «Рекорде» дают что-то новенькое.

«Что-то новенькое» называлось «Белый Бим – Черное Ухо». Ни до, ни после того мне не приходилось видеть, чтобы весь зрительный зал кинотеатра «Рекорд» рыдал с такой рекордной слезоточивой мощью. Слезы ручьями текли по полу, переполняли фойе и выплескивались на Садовую, в промозглую декабрьскую ночь. Декабрьские ночи вообще не бог весть что – хоть в Крыму, хоть в Паланге, но в Ленинграде они особенно депрессивны. Декабрьский ленинградский холод отвратителен, как трясучая ледяная трясина, как плевок Бабы-яги. Вода в каналах черна, а воздух напоминает мокрый подгнивший зельц и так же несъедобен. Ленинградский декабрь похож на старого тролля-людоеда, который молча ковыляет по улицам, подыскивая, кому бы вцепиться в горло своими крючковатыми когтистыми лапами. С ним нельзя справиться, от него можно только убежать – домой, в тепло, в объятия уютного шерстяного пледа, к маме под мышку.

Туда-то, домой, на Крюков канал, мы с мамой и спешили после сеанса, все в слезах и в соплях. Декабрь хватал нас за рукава, пытался забраться под воротник, а мы отпихивали его локтями и еще глубже утыкали носы в мохеровую броню шарфов. Но спокойно вздохнуть в декабре можно, лишь хлопнув дверью парадного. Мы так и поступили – хлопнули дверью, вынули носы из мохера, утерли последние слезы и стали подниматься к своей квартире с недвусмысленным намерением поскорее заварить крепкий чай с медом и лимоном, забраться с ногами на диван и тихо радоваться тому, что мы есть друг у дружки. Радоваться, что мы не Бим – Черное Ухо.

Мы поднялись на третий этаж и остолбенели. На коврике у нашей двери сидела большая гладкошерстная дворняга и смотрела на нас строгим оценивающим взором.

– Что будем делать, Сашуня? – тихо спросила мама.

– А что мы можем сделать? – так же тихо ответила я.

Собака одобрительно моргнула и кивнула в сторону двери. Мы покорно открыли. А что еще мы могли сделать в таком декабре и после такого кино? Хотя Белым Бимом – Черное ухо она не была, что называется, ни разу. Начать с того, что Бим был белым, а наша гостья имела окрас, который мама щедро определила как «неопределенный», хотя правильней было бы назвать его грязно-серым. Кроме этого, Бим был породистым кобелем с аристократической родословной, а подобравшая нас собака – беспородной беспаспортной сучкой – и по полу и, как выяснилось позже, по характеру.

Но в том декабре и после того кино эти различия казались сущими мелочами. Сама судьба навязала нам эту собаку, как и ее имя. Понятия не имею, как она ухитрилась пролезть в закрытый подъезд и почему выбрала именно наш этаж и нашу дверь. Хотя, на ее месте, я бы тоже не сомневалась в выборе. Во-первых, мы с мамой проживаем вдвоем в отдельной трехкомнатной квартире, что представляет собой чисто дореволюционную редкость. Как говорит мама, так получилось. Думаю, мы одни такие на весь район, а может, даже и на весь город. Так что Бима просто выбрала наилучшие жилищные условия. Поначалу я еще пробовала допытаться у нее, где именно она об этом пронюхала, но хитрая сучка так и не выдала свою страшную тайну. Не подавала же она запрос в ЖЭК или в Ленгорсправку?!

Во-вторых, подселившись в наши роскошные палаты, дальновидная собаченция обеспечила себе еще и бесплатное медицинское обслуживание. Дело в том, что моя мама ветеринар по профессии. То есть начинала-то мама учиться в медицинском. Хотела быть знаменитым хирургом, как ее мама, моя бабушка. Чтобы уж сразу закончить с этой темой: бабушкиным мужем, то есть маминым отцом и моим дедом был один из заместителей какого-то наркома – не то Серго Орджоникидзе, не то еще кого-то. Деда звали Борис Романов, и он руководил строительством боевых кораблей для Советской республики. Собственно, его высоким статусом и объясняется наша квартира на Крюковом канале. Как говорит мама, так получилось. Не будь этого, нас бы уже давно уплотнили.