Так что Лоська был совершенно прав в своем недоумении. Но что я могла ему ответить? Я и сама никак не ожидала, что стану откалывать эти крайне неуместные фортели. Я и сама до сих пор еще не поняла, с какого-такого перепугу из меня вдруг поперло то, чего никогда не замечалось за скромной и незаметной Сашей Романовой? Хотя… хотя, в принципе, можно было бы и догадаться. Свобода – вот причина. Я просто почувствовала себя свободной, только и всего. А свобода, как видно, не умеет врать, даже если хочется, даже если очень надо. Наверно, такова ее оборотная сторона: плевать она хотела на все и всяческие договоры, правила и согласования – и, в частности, согласования хрени. Ни в чем не повинный Миронов всего лишь случайно попал под раздачу – первым, но отнюдь не последним. Значит, теперь придется следить за собой в три глаза, держать язык на привязи, чтобы поселившаяся внутри меня свобода не ляпнула невзначай какую-нибудь очередную глупость…
– Ну, что ты молчишь? – настороженно проговорил Лоська. – Я что-то не так сделал?
– Все в порядке, милый, – успокоила его я. – Все пучком. Сама не знаю, что на меня нашло. Глупость какая-то. Не бери в голову. Ты лучше вот что скажи: на фига ты в эту ударно-стакановскую бригаду записался? Чтобы со мной вместе не работать, да?
От неожиданности Лоська встал столбом, так что мне пришлось возвращаться, чтобы лучше рассмотреть его обиженное лицо.
– Ты что?! – выпалил он. – Я наоборот! Чтоб деньги хоть какие-то были. Чтобы мы с тобой потом в Ригу поехали. Как Мишка с Катькой. Они-то каждый год ездят, а мы…
Я поскорее обняла его, своего бедного Лоську. Поднялась на цыпочки, обхватила за шею обеими руками, ткнулась носом в небритую щеку.
– Прости меня, милый, дуру непутевую. Конечно, ты прав. Поедем потом в Ригу, на взморье. Или даже в Палангу. Нужно же как-то легенду отработать, хоть постфактум.
– Ну да… – пробормотал он, мгновенно оттаивая из положения столба в свой привычный облик ласковой мягкой игрушки. – А видеться мы с тобой и так будем каждый вечер.
– Как сейчас, да? – я подставила ему губы и сразу перестала думать о свободе, а также о райкомовском комиссаре Николае Миронове, оперуполномоченном Павле Петровиче Знаменском, отставном уголовнике Алексее Ивановиче Плотникове и прочих малозначительных вещах.
Когда я на цыпочках, то и дело натыкаясь на разбросанные повсюду вещи, пробиралась к своей койке, мои соседки по комнате уже видели десятый сон. Во всяком случае, так это выглядело в темноте. Но стоило мне улечься и счастливо вздохнуть, как с ближней кровати послышался тихий настойчивый шепот:
– Саня… Саня…
– Оля? – удивилась я. – Ты почему не спишь?
– А ты почему?
Даже в темноте можно было понять, что она улыбается.
– Ну, у меня дела…
– Мне бы такие дела… – мечтательно прошелестела Олька. – Я в самолете дрыхла, теперь не заснуть.
– Я тоже.
– Пойдем, покурим?
Мы сунули ноги в тапки и вышли в коридор, к распахнутому в ночь торцовому окну.
– Завидую я тебе, Саня, – сказала Олька, выпуская дым через ноздри, как лошадка с рисунка в книжке «Русские сказки».
– Ты – мне? – фыркнула я. – Что за глупости… С твоими-то данными…
Ольга Костырева была известной в институте гуленой. Высокая, красивая, с пышной грудью и роскошной гривой – как та же сказочная лошадка – она постоянно пользовалась вниманием, как минимум, десятка разных кавалеров. Главная Ольгина проблема заключалась в том, что она никак не могла решить, кому из них отдать предпочтение, и поэтому благоволила ко всем одновременно. Нельзя сказать, что это способствовало выстраиванию мало-мальски пристойной репутации – даже в условиях студенческой свободы нравов. Сначала она лишь презрительно посмеивалась по этому поводу – сначала, но не сейчас, когда в преддверии распределения подружки стали одна за другой выскакивать замуж, в то время как продолжительность ее собственных романов все укорачивалась и укорачивалась. До стройотряда мы с ней близко не сталкивались, двух десятков слов не сказали, если не считать «привет-привет»: разные компании, разные интересы. А тут вдруг – соседние койки в одной комнате, один коридор, один подоконник, одна ночь на двоих.
– А что данные? – возразила она. – Парни не на данных женятся, а на… – а черт их знает, на ком они женятся. По крайней мере, у тебя вот есть этот твой Лоська, а у меня – шиш. Стадо одноразовых козлов… Слушай, а почему его Лоськой зовут?
– Потому что здоровый, как лось, – отшутилась я. – Но вообще-то, ты зря идеализируешь. Лоси такие же парнокопытные, как и козлы.
Мы обе засмеялись, глуша смех в ладонях.
– Все равно, хорошо тебе, – сказала Ольга.
– А ты что, одна приехала, без никого?
Она серьезно кивнула.
– Конечно. Я ведь сюда специально записалась, чтобы подальше от всего этого кобеляжа. В городе на лето не останешься – тоскливо. Да и телефон не отключишь. А куда-нибудь отдыхать тоже не поедешь – козлы прохода не дают.
– О-хо-хо… как трудно быть красивой. У меня прямо сердце от жалости разрывается… – поддела ее я.
Ольга усмехнулась: