Убью кого хочу

– Свободней-то ладно, дыши. Главное, чтоб негромко, – посоветовала я. – А то Блонди разбудишь…

В ту ночь я долго не могла заснуть – ворочалась, скрипела пружинами панцирной койки, переживала за Лоську. Я еще никогда не видела его таким – по-настоящему потрясенным. Он ведь вообще казался со стороны этаким флегматиком, способным разве что на легкое беспокойство. Но я-то знала, каков он на самом деле: тонкокожий, ранимый лосенок в лесу, полном волков и медведей. Дорого бы я дала, чтобы взять на себя его нынешние тяготы: кому еще защищать моего милого, как не мне?

В пятом часу вернулась Олька, усталая от своего горячего счастья, молча залезла под одеяло и отключилась, едва донеся голову до подушки. Наверно, ее необоримая сонливость передалась и мне: я наконец задремала. По идее, мне должен был сниться Лоська – ведь именно о нем я думала, засыпая. Но поди пойми эти сны: приснился не он, а почему-то противный комиссар Миронов. Миронов бегал вокруг меня и вопил, потрясая смутно знакомой папкой с тесемками: «Не сносить головы! Не сносить головы!» Он бегал, а я все думала, откуда взялась эта папка – почему-то именно этот вопрос казался мне особенно важным. Ответ на него я вспомнила только тогда, когда Ольга сильно тряханула меня за плечо, чтобы разбудить.

– Из портфеля…

– Из какого портфеля? – недоуменно переспросила она. – Вставай, Саня, проспали. На завтрак уже не успеем.

Папка во сне была той самой, из портфеля обер… нет, «обер» – это из другой оперы, про эсэсовскую собаку Труди. Обер-штурм-бан… и так далее, а тут был «опер». Из портфеля оперуполномоченного Знаменского. Вот оно как, помнится до сих пор.

На работе мы с Ольгой одинаково клевали носом. К счастью, опять чего-то недопоставили – то ли огурцы, то ли чеснок. Олька расстелила в тенечке под стеной свой ватник и залегла. Попробовала задремать и я, но, увы, безуспешно. Пришлось закурить не помню уже какую по счету сигарету и сквозь плывущие перед глазами круги разглядывать заводской двор и семерых немецких гномов, которые под руководством своей трудолюбивой овчарки снова перетаскивали что-то со вчерашнего места на позавчерашнее.

– Смотри-ка, опять за ночь наработалась! – насмешливо произнес кто-то рядом.

Я обернулась. Мимо нас шел бригадир Копылов с двумя ребятами из стройотряда – Сергеевым и Потаниным. Эти двое работали в соседнем цеху на погрузке. Я так и не поняла, кому из них принадлежала услышанная мною реплика.

– А чего тут такого, парни? – ухмыльнулся бригадир, ощупывая взглядом спящую Ольгу. – Хороший станок в три смены работает.

– Да пусть себе работает, – отозвался Потанин. – Лишь бы токарь-фрезеровщик был наш, русский. А то ведь, бывает, повадится какая-нибудь немчура наши дырки фрезеровать… Правда, Райнеке?

Последние слова он прокричал через весь двор – так, чтобы услышали немцы. Райнхард распрямился и, улыбаясь, помахал в ответ рукой.

– О, – недобро процедил Сергеев. – Машет тебе, пидар мокрый. Улыбнись, ему, улыбнись, может, он заодно и тебя отфрезерует.

– Повадился, говоришь? – покачал головой бригадир Копылов. – Значит, отвадить надо. Это ведь как с лошадьми, парень…

Козлы прошли дальше, оставив меня в полной неизвестности, как именно «надо с лошадьми». Я оглянулась на спящую подругу. Олька безмятежно причмокивала во сне: она ничего не услышала, и слава богу. Но кое-что мне придется ей рассказать, когда проснется: о ее романе с немцем известно, похоже, всему отряду. Пусть знает. Хотя, что оно меняет, это знание? Я вдруг подумала, что, наверно, так же сомневалась моя мамуля, прежде чем написать о разговоре с Валентиной Андреевной. Подумала и переключилась с Ольгиных проблем на свои. Потом очень кстати подошел Сатек и принялся балагурить в своем фирменном стиле – не совсем правильно по-русски, и оттого еще более смешно. Это немного отвлекло меня от мыслей о Лоське. После обеда привезли-таки недостающий ингредиент, и мы честно работали целых два с половиной часа, пока не закончилось что-то другое.

Ужин я тоже проспала бы, если б не Ольга. Мы спустилась вниз, когда все уже заканчивали. Лоська был тут же, разговаривал с товарищами по бригаде и выглядел относительно нормально. Мне пришлось какое-то время ловить его взгляд, прежде чем он обнаружил мое присутствие в столовой. Секунду-другую мы смотрели друг на друга, потом он кивнул и продолжил разговор со своими ребятами. Что ж, это можно было рассматривать как определенный шаг вперед, но я не собиралась останавливаться на достигнутом. Когда Лоська встал из-за стола, я быстро запихнула в себя несколько ложек каши и двинулась за ним к выходу. Я была уже в нескольких шагах, когда на моем пути вдруг вырос Миронов.

– Романова, на пару слов.

– Коля, не сейчас, ладно?

Я попробовала обойти его, но комиссар стоял насмерть, как при обороне Царицына.

– Это ненадолго, успеешь.

Проклиная его назойливость, я подчинилась. Эти типы всегда хватают тебя за локоть в самый неподходящий момент. Впрочем, для них все моменты неподходящие.

– Ну, что?

На гладкой физиономии Миронова блуждала гаденькая ухмылка.