Убивство и неупокоенные духи

Макуэри обязательно помог бы или, во всяком случае, высказал бы какое-нибудь мнение, весьма авторитетное. Хью – странная птица; в молодости он был рукоположен в пресвитерианские священники. Духовный сан он принял по желанию родителей, но не вынес такой жизни и сбежал в журналисты. Он писал на религиозные темы и посвятил себя изучению метафизики. Но даже как метафизик он отставал от своих современников. Он попросту не желал шагать в ногу со временем: его взгляды относились к докантианской эпохе. Возраст идеи – будь ей три сотни лет или три тысячи – не был для Хью причиной ее отвергнуть. В этих вещах, говорил он, нет такого понятия, как движение вперед; путь всегда лежит вглубь, а там время измеряется по другим часам. Но путешествие вглубь человек всегда совершает один, а потому – насколько можно верить тем, кто его совершил? Индивидуален ли этот опыт, или он хотя бы частично общий для всех?

Во время очередной нашей беседы у него в офисе, когда я как раз спросил его об этом, он сказал:

– Я отвечу обоснованным «да», вслед за которым идет осмотрительное «нет». В этих вопросах требуется расположение мысли, которое я называю шекспировским. Иными словами, блаженная доверчивость ко всему, обузданная живым скептицизмом по поводу всего.

– Но это же ничего не дает, – удивился я.

– Еще как дает. Это позволяет быть все время начеку и открытым любой возможности. Это один из аспектов золотой середины, который мало кто понимает. Ты спрашивал, что происходит после смерти. Можешь верить во что угодно, но при этом ты с хорошей вероятностью окажешься не прав, ибо доподлинно никто ничего не знает.

– Да, но как же все рассказы о том, что происходит во время клинической смерти? Об этом сейчас много пишут. Люди, у которых была констатирована смерть и которых потом воскресили дефибриллятором или чем-нибудь там еще. Они утверждают, что стояли рядом с собственным телом и видели, как над ним, предположительно мертвым, трудятся врачи. Этих рассказов сейчас слишком много, чтобы от них можно было отмахнуться.

– А, ну да, но… все эти рассказчики отсутствуют в теле не больше нескольких минут. А если, допустим, дефибриллятор не поможет и они не вернутся?

– Многие из них говорят, что и не хотели возвращаться. Им было приятно находиться, где они там находились, и не хотелось возвращаться ко всяческим бытовым дрязгам и обыденному бремени жизни.

– Но они тем не менее вернулись, иначе ты не знал бы, что с ними происходило по ту сторону. А что же те, которые не вернулись? Как ты думаешь, что случилось с ними?

– Никто не знает.

– Но многие утверждают, что знают. Разнообразные восточные мыслители много рассуждали на эту тему, и поверь мне, то, что они рассказывают, совсем не похоже на простенький христианский рай. Очень важный момент – то, что между смертью и последующим возрождением лежит период ожидания. Многие из этих мыслителей придавали огромное значение перевоплощениям.

– Переселению душ?

– В каком-то смысле – да, но все сложнее. Мы карабкаемся вверх и вниз по великой лестнице Природы и, когда наконец дорастаем до человека, можем стать одной из многих разновидностей людей: человеком-свиньей, человеком-собакой, человеком-обезьяной. Все это происходит на пути к становлению Буддой. Понимаешь, это великая цель, с ней связаны огромные привилегии. Чтобы в последний раз воплотиться на земле в виде человека, Господь Будда старательно обеспечил себе рождение в правильный момент, в правильном народе, в подходящей семье, у достойной матери. Он не стал полагаться на случай. Довольно капризен для бога, а?

– А я думал, ты не любишь, когда западная религиозная мысль усваивает идеи восточных религий?

– Я к этому отношусь с осторожностью; но нельзя сказать, что я этого не люблю. Я не люблю попыток превратить западных людей в восточных. Если из человека не вышло христианина, хороший буддист из него тоже вряд ли получится. Решая, во что люди могут поверить всерьез, нельзя пренебрегать фактами географии и расы. Но тебе не обязательно доверяться восточной мысли: Сведенборг твердо верил, что новой жизни предшествует период ожидания, а уж он был западным дальше некуда.

– Я ничего не знаю про Сведенборга.

– Слишком многие о нем ничего не знают. Великий мыслитель, но сложный для постижения. Прекрасный ученый, который потом стал, что называется, мистиком, поскольку рассуждал о вещах невидимых и недоказуемых, которые, однако, человек с подходящим складом ума может обдумывать. Например, такой человек, как он. Если ты ничего не знаешь о Сведенборге, то, надеюсь, слышал хотя бы про Уильяма Блейка? Да? Хорошо. Не возмущайся; в нынешние времена упадка не приходится рассчитывать на эрудицию слушателей. Я полагаю, ты прочитал все его стихи, но пропустил книги пророчеств.

– Преподаватель сказал, что их не будет на экзамене.

– Ну да, слишком трудное чтение для мелких умов. Они потрясающие. Ощущение такое, словно тонешь в овсянке, которая тебя при этом весьма калорийно питает. Короче, и Сведенборг, и, как я полагаю, Блейк усиленно закивали бы, доведись им увидеть описание бардо.

– Бардо?