Ублюдки и стрелочники

— Вера дает тебе много вкусняшек? Она чешет тебя за ушком? Ты только скажи слово, и я отшлепаю Веру за плохое обращение с тобой. Я очень быстро сделаю ее задницу красной.

Я подняла телефон с пола и выгнула бровь, глядя на Хамильтона.

— Ты сейчас серьезно? — спросила я.

— Я следую твоим правилам! — игриво воскликнул он. — Никаких кокетливых, грязных, озорных или собственнических разговоров. Мне нельзя говорить о том, как сильно я хочу, чтобы ты оседлала мое лицо прямо сейчас, или спрашивать, промокла ли твоя киска от мыслей обо мне. Мне абсолютно не разрешено спрашивать, куда ты собираешься сегодня вечером в такой сексуальной юбке. Твои сиськи вот-вот вывалятся из этого топа, а я хочу поймать их своим ртом, красавица.

У меня перехватило дыхание, и Хамильтон злобно ухмыльнулся, слегка наклонив телефон так, чтобы я могла видеть его голый твердый торс.

Блядь.

— Но если бы все же мне разрешили спросить об этом, я бы сказал этому ублюдку Джареду, чтобы он держался подальше от тебя.

Я подавила ухмылку. Хамильтон заставлял меня чувствовать себя сексуальной.

Желанной.

Одна из причин, по которой он мне так нравился, заключалась в том, что он заставлял меня чувствовать себя самой особенной в этом мире, а это было не то, к чему я привыкла.

— Это все, что я для тебя? Красивое тело? — смело спросила я. Мы не были связаны на эмоциональном уровне, но вот физически — однозначно.

— Уверен, если мы познакомимся поближе, мы понравимся друг другу. Но, опять же, я соблюдаю правила. Между нами есть химия, Лепесток. Я не боюсь этого. И знаешь, что я думаю? — спросил он.

— Что?

— Я думаю, тебе нравится, когда тебя преследуют. Думаю, это заставляет тебя чувствовать себя сильной. И мне нравится видеть твою уверенную улыбку. Только не позволяй Джареду пожинать плоды моего тяжелого труда, Лепесток.

Я положила телефон на туалетный столик и продолжила собираться. Я не была готова закончить телефонный разговор, но Маленькая Мама уже дремала на моей кровати. Я взяла немного красной помады и начала наносить ее.

— Черт, — прошептал Хамильтон. Я взглянула на его прикрытые глаза и приоткрытые губы, прежде чем вернуться к своему отражению.

— Если бы мы знакомились друг с другом, что бы ты мне рассказал? Какова твоя история, Хамильтон?

— У меня нет никакой истории, — ответил он тихим голосом.

— У каждого есть история, — возразила я, положив помаду и взяв пудру.

Хамильтон протяжно вздохнул, прежде чем снова начал говорить:

— Мама и Джек уже были довольно взрослыми, когда я родился. До этого момента они были счастливой семьей из трех человек. Джек был на верхушке карьерной лестницы, а мама в разгаре депрессии. Так продолжалось до тех пор, пока не появились новости о том, что Джек обрюхатил какую-то студентку, и так появился я. Думаю, мама спокойно воспитывала меня до тех пор, пока мир не узнал, что ее муж обманщик. Я родился и стал ошибкой. Наверное, ей я и умру, — сказал он ровным голосом, несмотря на болезненные слова.

— Это… ужасно.

— Джозеф любил каждый божий день напоминать мне о моей чертовой жизни, что это я все разрушил. Раньше я думал, что это просто какие-то детские шалости, но теперь понимаю, что это что-то большее. Когда мама умерла… все стало еще хуже. Джек разрешил Джозефу издеваться надо мной, потому что хотел, чтобы я страдал за то, что вообще родился, но был слишком труслив, чтобы делать это самому.

Джек меня смущал. Он был бессердечным и претенциозным, но мне казалось, что он искренне заботится о Хамильтоне. Я не знаю всех нюансов, поэтому, думаю, что не имею право судить. Они воспитали Хамильтона, и его чувства к ним были крайне понятны. Тем не менее, я хотела понять, как к этому относится Джек, поскольку он, казалось, искренне хотел хороших отношений со своим сыном, несмотря на то, что Джозеф ненавидел Хамильтона.

— Ты когда-нибудь хотел встретить свою настоящую маму? — аккуратно спросила я.

— У меня и была настоящая мама. Ее звали Никки Борегар. Она была умной, сильной, ей пришлось бороться с психологическими заболеваниями. Она любила меня, даже когда не должна была этого делать. Ты когда-нибудь задумывались, не обижается ли на тебя твоя мама?

Я нахмурилась.

— Почему ты спрашиваешь такое?

— Мы делимся вещами о нашей жизни, не так ли? Вот почему ты такая послушная, ты думаешь, что должна быть идеальной, чтобы оправдать тот факт, что ты вообще родилась.

Мои глаза горели от эмоций.

— Это неправда, — выдавила я.

— Разве это действительно неправда? Я понимаю тебя, я жил так, пока не умерла мама. Почему ты живешь для нее, а не для себя?

— Я живу для себя.

— Ты такая милая, когда лжешь.

Я покачала головой и проглотила густой комок эмоций, который образовался у меня в горле.

— Хорошенько повеселись ночью. Если Джаред прикоснется к тебе, я сломаю ему руки, а ты будешь на это смотреть. Я знаю, что тебе нравятся собственнические ублюдки. Я не из тех, кто обычно придумывает что-то необычное, но я бы сделал это.

— Ты даже не приглашал меня на нормальное свидание! — воскликнула я.

— Продолжай сопротивляться, детка. Я становлюсь все тверже.